Верните новенький скелет! - страница 7

Класс замер.

– Что? – переспросила учительница.

– Вампир в тёмном подъезде тихо подкрался к ней сзади и вонзил окровавленные клыки…

– Куда? – спросила потрясённая Лена Широнина, соседка по парте.

– Уж куда вонзил, туда вонзил, – недовольно сказал Иван. – Не перебивай, Широнина. На чём я остановился?

– На «вонзил клыки», – подсказали сбоку.

– Ага… И вонзил окровавленные клыки, ибо полная луна уже оказала на него своё магическое влияние, и он нервно облизал растрескавшиеся губы и сделал первый глоток тёплой крови… – тут Иван вспомнил про деепричастный оборот и закончил:

– Грустно вздыхая.

– Чего уж теперь вздыхать, – произнёс с последней парты Валька Тимофеев, хронический двоечник, но добрый человек. – Замочил гёрлу, ещё и вздыхает, гад.

– Он раскаивается, – вступился Иван за вампира. – Он же не нарочно вампир, ему… э-э-э… пересадили костный мозг, облучённый в полнолуние, и он просто не может иначе, хотя по утрам он всех загрызенных очень жалеет…

И добавил, опять вспомнив про деепричастный оборот:

– Страдая от укоров совести.

– Да, – подытожила Марина Михайловна. – Необычная у тебя точка зрения на деепричастный оборот, Лапшов. Садись, пять.

В это же самое время папа Саши и Стасй, Андрей Викторович, прошёл по родному кабинету биологии, любовно оглядывая экспонаты на полках. Седьмой «А» сняли на прививку, и урок был свободным.

«Вот этот аквариум целиком отдам ей, – думал он. – Только бы всё было хорошо… Ну почему я нервничаю? Я дома, в родном городе, всё прошло благополучно. Никто и не думал, что… Это из-за дороги. За мной следили. Но кому это надо? Зачем? Глупости. Всё нервы. Устал…»

В это же самое время этажом выше мама Саши и Стасй, Елена Николаевна, вела урок литературы. Она проверяла, как выучил шестой «В» стихотворение Пушкина «Буря мглою небо кроет…».

– Буря мглою небо кроет… – вдохновенно вещал уже двенадцатый ученик.

«Актуальная фраза, – подумала мама, взглянув в окно. Там падал жидкий и какой-то неубедительный снежок. – Скорее бы весна, что ли. Лучше лето. Или хотя бы выходной».

И вызвала двоечника Чудоделова. Чудоделов обычно учил первую строку стихотворения, а всё остальное добавлял от себя. Елена Николаевна старалась вызывать его самым последним, чтобы не нарушал в классе деловое настроение. Но сейчас ей так опротивели «бури мглою», что хотелось развлечься.

– Буря мглою небо кроет, – бойко начал Чудоделов, потом запнулся и продолжил: – Нас директор матом кроет. Выпьем, бедная старушка, наливай скорее кружку, что-то кровля обветшала, на ремонт же денег мало, как дитя там кто-то плачет, щас он по башке получит….

– Ну и плохо, Чудоделов, – сказала мама. – Что это за рифма: «кроет – кроет», «плачет – получит». «Однажды в студёную зимнюю пору» у тебя лучше получилось.

– Так ведь Пушкин, Елена Николаевна, – развёл руками Чудоделов. – Его трудно портить. Уж на что я специалист…

– Тогда двойка, – пожала плечами мама и взглянула на часы: когда уж кончится этот бесконечный урок.

– За что? – привычно возмутился Чудоделов.

– За некачественную порчу Пушкина, – сказала мама. – Ничего в тебе святого нет, Чудоделов, никого ты не уважаешь…

– Я вас уважаю, – сказал Чудоделов. – А Пушкина даже где-то люблю.

– Сомнительно что-то, – пожала плечами мама. – Степанова, к доске.

И подумала: «Интересно, а что в это время делают Саша, Стася и папа?»

Бабушка надела на Кошмара ошейник и открыла дверь.