– Чай подан! – произнес он с достоинством и высокомерием опытного официанта ресторана «Метрополь». – Сейчас будет еще и каша.
– А бифштекс? А фрукты? Где витамины, Бандера? – с наигранным изумлением произнес Кавун.
– Нема, ничого бильше.
Притворившись раздосадованным, ротный вздохнул и подытожил:
– Да, Степан, не видать тебе дембеля, если будешь меня так плохо лелеять. Я же до замены не дотяну – печень после желтухи ослаблена, – чем будешь спасать ее, медицина?
– Може вашей сгущенкой!
Командир улыбнулся и продолжил театр одного актера:
– Опять сгущенка моя! Нет чтоб лечить своей!
– Свою я и сам зъим, тоже пора здоровье беречь к дембелю.
– Здоровье беречь! Тебе, земляк, целый год по горам ползать!
– Не год, а восемь месяцев!
– Эх, если б мне столько оставалось – я бы, Степан, повесился!
– А шо тогда замполиту делать з его двумя рокими? – съехидничал сержант.
– Два раза повеситься! – весело заржал капитан. – Лейтенант! Ты даже представить не можешь, сколько тебе не то что до замены – до отпуска! Ну, не грусти, замполит, пей чай и береги здоровье. Расслабься.
Я загрустил от нахлынувших мыслей о предстоящих двух годах с их бесконечными походами по горам.
– Хто-то идет к нам и не понятно як! – доложил подошедший замкомвзвода сержант Дубино.
– Как это «не понятно как»? – переспросил ротный.
– А так! Чудно. Вы сами посмотрите…
Я посмотрел в бинокль: в распадок между двумя склонами входила отара овец, а по склону на одной ноге, опираясь на костыль и палку, поднимался парнишка. Малец так ловко и шустро перемещался, что вскоре был уже рядом и что-то громко кричал.
– Просит не стрелять, – перевел пулеметчик-таджик.
– Зибоев, скажи, пусть хромает сюда – не тронем. Бойцы! Всем по СПСам – не торчать столбами, чтоб нас не сосчитали. Зибоев, стой здесь – переводить будешь!
Через пару минут на вершину выбрался мальчишка без правой ноги ниже колена, опирающийся на самодельные костыли. Лицо, руки и ноги ребенка были черным черны то ли от загара, то ли от грязи. Сверкая белыми зубами, он сразу начал что-то быстро-быстро рассказывать.
– Говорит, что он из кишлака – того вон рядом у дороги. Просит больше не стрелять, кишлак не трогать, его не обижать и овец не убивать, – перевел солдат.
Кавун заверил мальца, что все будет нормально, стрельбы не будет, если в нас ночью тоже не станут стрелять.
– А зачем ханумку убили? – перевел очередной вопрос Зибоев.
Ротный со злостью взглянул в сторону снайпера с рваной ноздрей и с простодушным видом ответил:
– Переведи – не разглядели, ошиблись, показалось, что душман убегает. Но если кто-то не поверит – захочет отомстить, – разнесем весь кишлак. А пока пусть садится с нами чай пить.
Мальчишка ловко сел на землю, опираясь на костыль, и подсунул здоровую ногу под зад. Солдаты выделили ему банку с кипятком, заварку, кусок сухаря, сахар. Я глядел на мальчишку, и мне было дико от этого зрелища. Пастушок без ноги, совсем ребенок, лет одиннадцати-двенадцати. Но как же он ловко передвигается в горах! Вот он – один из ужасов войны, невинная жертва этой мясорубки. Война становилась реальной и принимала все более ясные очертания.
– Что с ногой? Ты, наверное, душман? Ногу «шурави» отстрелили? – пошутил санинструктор. – Хочешь, пришью другую. Я медик!
Мальчишка засмеялся грубоватой шутке и начал что-то быстро трещать переводчику.
– На мину наступил года три назад. Уже привык – обойдется без пришивания ноги, – перевел Зибоев.
