«15 июня 2070, 13:03. Недостаточная вентиляция участка 15-Б. Перемещение бригады на участок 17-Б до выяснения»
«25 июля 2070, 11:37. Обвал участка 23-А. 15-я бригада связалась по рации. Эвакуация»
«26 июля 2070, 16:42. Поломка комбайна. Эвакуация»
Дин нахмурился. Малоинформативно. Бегло пролистал всю тетрадь еще раз. Из массива незаполненных страниц выпал сложенный вдвое лист. Майор развернул его. Нахмурился еще больше. Листок представлял собой дубль последней страницы. Все было идентично, кроме одного: в двух последних заметках был и еще текст. Теперь сводка выглядела так:
«15 июня 2070, 13:03. Недостаточная вентиляция участка 15-Б. Перемещение бригады на участок 17-Б до выяснения»
«25 июля 2070, 11:37. Обвал участка 23-А. 15-я бригада связалась по рации. Эвакуация 12:08, повторная связь с бригадой 15, не хватает одного. Возможно, человек под завалом. 12:10, связь с Баксоном. Не отвечает. 12:35, связь с управляющим. Запрет на разбор завала»
«26 июля 2070, 16:42. Поломка комбайна, участок 11-А. Связь с бригадой 15 по рации. 16:45, связь с Баксоном. Эвакуация»
Дин держал перед собой и тетрадь, и листок, чувствуя, как что-то внутри обрывается. Тут, выходит, человека убили? По распоряжению Баксона, управляющего шахтой? Фамилия-то эта на слуху. Не последний человек в городе… Впрочем, кто знает, что там произошло на самом деле? Да, лист выдернули и переписали происшествия более скромно, убрав все самые важные детали. Но как это поможет конкретно ему в поисках жены? Да никак! А то, что тут творится такое – так и не удивительно. Когда в Вероне хорошо к рабочим относились?..
***
Дэфф, найдя благодарные уши, трещала иногда без умолку. «Ты не такой, как остальные, – говорила она, с интересом поглядывая на Найда, – если только не заматереешь и не станешь таким же женоненавистником, как большая часть команды».
Дэфф в банде приходилось трудно, однако она была благодарна за свое спасение Густаву и стойко сносила все задания, на которые он ее посылал.
Густав достал Дэфф из борделя, где ежедневно ее накачивали какой-то неизвестной синтетической дрянью и пользовали, куда и как только возможно. Фактически, она находилась в рабстве. И ведь она никак этому не способствовала! Не бродяжничала, не кололась, не шлялась по барам. Ее похитили прямо по дороге с работы, накинули мешок на голову, засунули в машину и увезли в неизвестном направлении. Отобрали документы и продали в бордель. Через месяц она себя уже не узнавала. С ней делали все, что заблагорассудится, а чтобы не бунтовала и не словила болевой шок – накачивали синтетикой. Накачивали там абсолютно всех. Каждый день был как по расписанию. Подъем вечером, завтрак, осмотр доктора и заветный укол, душ, наведение марафета – после чего бросали в комнату обслуживания гостей. Так в легком забытьи проходила ночь. К утру давали поесть, отправляли в душ, а если клиенты перестарались – еще раз к доктору. Далее в комнату с заколоченными окнами – отсыпаться. Паршиво было одно: как раз перед сном действие наркотика прекращалось, и Дэфф оставалась один на один со своими чувствами и мыслями.
Она ненавидела себя, она ненавидела мужчин, ненавидела вообще весь мир. Она сто раз спрашивала, за что жизнь с ней так обошлась – и не получала ответа. Если она впадала в лютую истерику, ей давали транквилизаторы. Если они не действовали – избивали. Лишали еды. Грозились отменить укольчики. После того, как Дэфф несколько раз пыталась покончить с собой, ее перевели в отдельную комнату без окон и мебели. Там буквально было нечем себя убить – если только биться головой об стенку. Так и делала. Но на шум приходили надсмотрщики и жестко разбирались с ней.
