Мариетта успокоилась, теперь её разрывает истерический смех. Веронике пришлось прикрыть уши, чтобы не лопнули перепонки. Ваза, стоявшая у камина от звука смеха, лопнула, рассыпалась на кусочки. Успокаивается, начинает обретать свой обычный облик. С трудом ей это удаётся, старуха снова вырывается наружу, видно, что существо Мариетты борется с этой сильной эмоцией. Ведь ей сейчас тоже предстоит принять одно из важных решений в своей жизни. Наконец она успокаивается, присаживается в кресло. Потирает руки.
– Так, и что ты предлагаешь мне сейчас делать, доченька?
– Для начала давай обе успокоимся. И поговорим спокойно, эмоции здесь излишне.
– Не смей меня успокаивать, ты во всём виновата. Ты и твоя никчёмная любовь. Это чувство, это мерзкое чувство любви, – с отвращением пробормотала Мариетта.
– Мама, я приняла решение, и изменению оно не подлежит. Взываю к твоему благоразумию, отпусти меня, ради детей.
– Ты хоть понимаешь, последствия принятого тобой решения? Понимаешь, или нет? Сейчас, отрекаясь от своего предназначения, отрекаясь от своей судьбы, один день, прожитый тобой на земле, будет равен трём дням жизни. Ты хоть это понимаешь? Через десять лет ты станешь никому ненужной старухой. Я не понимаю, зачем ты идёшь на такие жертвы? Это дети тебя надоумили, да?
– Дети ничего не знают. Они знают только лишь то, что им следует знать. О моём прошлом они и не догадываются, – с дрожью в голосе пробормотала Вероника.
– Я думаю, ты знаешь, что одна я не принимаю такого решения. Мне нужна встреча с близняшками. Всё будет зависеть от них. Либо они отпустят тебя, либо мы похороним тебя. Полагаю, ты понимаешь всю серьёзность ситуации?
– Конечно, мама, всё понимаю. Но и детей оставить тоже не могу. Не знаю, сможешь ли ты меня понять. И ещё одно, прежде чем уйти, дай мне увидеться с Глорией. Хочу поговорить с ней. И только не говори мне, что ты не знаешь где она, и бла, бла, бла. Я знаю, что ты в курсе всех дел, хочу просто попрощаться с сестрой.
Мариетта сидит и с недовольным видом смотрит на Веронику, достаёт из кармана халата связку ключей, бросает их дочери.
– На вот возьми, – с недовольством высказала она.
Вероника ловит ключи, смотрит на них.
– Что это за ключи?
– Ключи от нашего подвала. Спустишься и всё увидишь сама, теперь ступай, мне надо побыть одной и всё обдумать.
Вероника встаёт, идёт в холл. Подходит к двери от подвала, подбирает ключи, открывает замок. С осторожностью спускается по лестнице в подвал. Света в подвале нет, слышно только её неровное дыхание. Она спустилась в сам подвал, рукой нашарила выключатель. Щелчок, зажёгся тусклый свет. Осмотрелась, идёт по коридору, по обе стороны клетки и камеры. Это всё похоже на старинную камеру пыток. Вонь стоит невыносимая, такая, словно трупы здесь не выносили никогда. Трупный запах вперемешку с сыростью создаёт отвратительное представление об этом месте. Вероника прикрыла рот рукой, дышать просто невыносимо. Послышался глухой лязг металлической цепи. Она остановилась, прислушалась, осматривается.
– Глория, это я Вероника. Глория, сестрёнка, где ты? – прокричала она.
В ответ тишина, продолжает идти по зловонному подвалу. Осматривается, услышала шорох в одной из камер. Подошла ближе, пристально смотрит в дальний тёмный угол камеры.
– Глория, это ты, сестрёнка? – проговорила она.
Старается подобрать ключ к замку, который висит на решётке камеры. Открывает замок, снимает его, толкает решётку.
