В третий – красный – зал можно попасть, пройдя через главный, из-за чего он казался самым обособленным – его и выбрал Профессор, а я покорно шла следом. В случае красного зала – он полностью оправдал своё название – стены покрашены насыщенно-красным, казавшимся розоватым в послеполуденном освещении.
Там был вырезанный из камня камин, массивные радиоаппараты, старые патефоны. Под потолком парили, подвешенные на тонких верёвочках, голубые и красные бумажные кораблики – хотелось сорвать их и надеть на голову на манер детской матросской шапочки. Пахло влажным звериным мехом и отчего-то – кровью. Со стен смотрели головы мёртвых животных. Мы были единственными зачарованными охотниками, если не считать пожилую пару за столиком у окна.
Мы прошли к большому столу, покрытому золотой парчовой скатертью с цветочным узором. На скатерти – четыре большие плоские тарелки со сложенными салфетками из такой же парчи, что и скатерть, оснащённые приборами. В центре стола – высокая, сужающаяся в пику розовая свеча. Прислонённая к стене и отбрасывающая на неё длинную тень, стояла лампа в красном, с бахромой по краю, абажуре. Не успела я сесть, как на полусогнутых ногах к нам подскочил, словно испуганный олень, официант и звонко шлёпнул на стол меню. На часах было 16:59, что в сумме давало мой возраст. Секунду назад всё казалось таким нормальным, и вдруг что-то в воздухе неуловимо переменилось.
– Что будет моя инженю? – спросил Мастер.
Я сложила руки на коленях и заговорила:
– S’il vous plaît moi ces…[6]
бриллиантовые серьги, кораллы
крабы, кальмары – и карпы
каберне, кальвадос – кекс
кофе, какао, кумыс – квас
кадриль, кармен – карамель
коломбина, Руссо и Пруст
кокосовый хруст
китовый ус
канделябры, кристаллы
на десерт круассаны, кремы
кринолины королевы, коктейли
канарейки и свиристели.
Я выдохнула, стараясь не издать при этом ни звука.
– В каком бульварном листке ты это вычитала? – спросил Профессор со смехом.
Я невинно потупила взгляд в тарелку.
– Я сама сочинила, только что.
– Да неужели? – он хмыкнул.
Он взял меню в тяжёлой кожаной папке. Я сделала то же самое. Ассортимент блюд напечатан трогательным куртуазным шрифтом, что вился по периметру афиш, написанных рукой Альфонса Мухи. Этот же шрифт я видела в отлитых на чугунных воротах буквах, складывающихся в название ресторана.
– Так, посмотрим, что у них есть? – довольно бурчал себе под нос Мастер.
– Ой, так много всего!
– В хорошее место я тебя привёл?
– Разумеется. Я и не сомневалась.
– Ты голодная?
– Я всегда голодная!
– Ну, тогда выбирай.
Это правда. Я была страшно голодной, но есть было невозможно, когда в животе порхают бабочки. В тот день я, как всегда на завтрак, съела один творожок, выпила кофе, потом ещё один творожок и ещё кофе, потом творожки закончились, и я только смотрела, как он с аппетитом ел мороженое и с жадностью пил сладкую водичку. Я сделала в уме пометку впредь иметь в морозилке запас пломбира на случай неожиданного вторжения прекрасного в мой замкнутый мирок.
– Выбрала?
Он дал мне время выбрать, а я потратила его, неотрывно любуясь им, запоминая его мельчайшие черты.
– А вы что будете?
– Я – советский человек, Соня, буду салат «Столичный», котлеты по-киевски и, пожалуй, салат тёплый с языком.
– Два салата? – удивлённо спросила я.
– Да, вообще-то я голодный. Ты же меня не накормила!
Вот чёрт, чёрт, я знала, что нужно было настоять – накормить его дома. У меня были заготовлены бутерброды с красной рыбой, но он, сославшись на жару, отказался.
