— Ксения, — вкрадчиво произнёс Лебедев, — вы же понимаете…
Понимаю. Ещё как понимаю. И где-то целый час после этой фразы я на разный манер твердила: «Да, Глеб Александрович. Конечно, Глеб Александрович. Вы, безусловно, правы, но, видите ли…»
За окном начало темнеть. Откровенно хотелось поесть и совсем не по-деловому завалиться спать. А ещё снять эти туфли на каблуках. В жизни женщины есть две радости: избавиться от каблуков и от лифчика. Говорят, если снять это все одновременно, можно постичь неземное блаженство. Но со мной ещё пока не случалось. То ли блаженству я физиономией не вышла, то ли не пришёл ещё мой час.
В общем, с утра на ногах: то в управление, то в суд. Человек нюансов, шеф незабвенный, умудрился наделать столько хвостов, что обзавидовался бы любой японский бог. Хвосты росли, как у мифической лисы-кицунэ, и отпадать совершенно не желали.
Голос у меня немного сел. Говорить сегодня пришлось очень много, голосовые связки не выдерживали. А Лебедев слушал с лёгкой улыбкой. Не сказать, что издевательской, но такой… вежливо-заинтересованной. И не в разрезе: «Ой, и правда, не можем с вас поиметь денег?», а «Прекрасно, а что следующее выдумаете… Ксения?»
Лебедев произносил моё имя с какой-то необычной интонацией. Уловить оттенки не получалось, но почему-то казалось, будто нечто ускользает. Нечто важное.
Хотелось уже на всё плюнуть и выразительно глянуть на часы. Вы хороши, господин Лебедев, я чертовски хороша, так зачем терять время? Идемте домой!
— Что ж, — неожиданно мягко произнёс Лебедев, — разговор действительно… долгий. А уже… — он повернул голову, глянул в окно. Но в то же время я чувствовала, что за мной по-прежнему наблюдают: цепко, внимательно, захочешь — не сбежишь, — поздно. Вы будете не против, если перенесём нашу беседу, скажем, на послезавтра?
«О боже, да! Исключительно за всеми частями тела!» — почти крикнула я, едва не прижав его к своей груди.
Мужчины говорят, она производит на них непередаваемое впечатление.
Но сама лишь кивнула, давая понять, что возражений нет, есть только курс на дом. И возможно, ещё бы и пообсуждала с ним всякое разное, так как работа прежде всего, но…
— Желание клиента — закон, — ответила я с едва заметной улыбкой.
Ровно настолько, чтобы заказчик не чувствовал, что от него хотят избавиться. Ну, давай, хватит сидеть, иди уже. Что?
— Закон, говорите, — вдруг задумчиво протянул Лебедев, и мне вмиг подурнело.
Может, в обморок хлопнуться?
Второй раунд переговоров я не вытяну на уровне. Да и без уровня тоже. Надо срочно делать ноги. Но сама сидела в кресле, не шевелясь и глядя на собеседника. Только чуть вопросительно приподняла бровь:
— Конечно, закон, Глеб Александрович, — сказала как можно более убедительно.
И тут же задохнулась от тяжёлого взгляда, плавленого текучего серебра, которое ещё чуть-чуть — и коснётся кожи, обжигая до крика.
— Что ж, исключительно приятно иметь с вами дело, Ксения Георгиевна, — невозмутимо отозвался Лебедев, лишь на долю секунды задержав взгляд.
А потом поднялся, и мне пришлось тоже встать. Рукопожатие вышло крепким. У такого, наверное, и удар неплохо поставлен. Поэтому лучше дорогу не переходить.
Распрощались благодушно, Лебедев пообещал, что через секретаря уточнит время встречи.
Когда он покинул кабинет, я шумно выдохнула и только сейчас сообразила, что была словно натянутая струна. Всё же сила, исходившая от собеседника, ощущалась настолько остро, что в ней можно потеряться. Я потерялась, как та самая Гадя Петрович в исполнении Михаила Галустяна, что прыгала на батуте.
