Веселый третий - страница 2

– Пересядь, Чижов. Что это такое?

– Нет, Нина Дмитриевна! – закричала Вера. – За что же Чижова? Это я. Он просто сказал: «боловная голь», а засмеялась я. Нечаянно.

– Боловная голь! – обрадовался Гиндин. Он сразу бросил свою ручку и повернулся к Шурику: – Чего это «голь»?

Шурик сидел красный и скорее хотел пересесть на последнюю парту, чтобы его не видели, но Вера схватила его за рукав и не пустила.

– Это не он, Нина Дмитриевна. Он только сказал «боловная голь» – значит, головная боль. Ну голова болит. Он просто волновался и перепутал.

– Отчего же он волновался? – спросила Нина Дмитриевна.

– Ну… просто так, наверно.

– И голова у него болит просто так?

– Да, – ответил Шурик тихо.

– Нет, голова от меня, – сказала Вера. – Я лучше пересяду!

Она собрала свой портфель, но тут как раз прозвенел звонок.

А урок был последний.

– Вот как хорошо, – сказала Вера. – Всем ещё собираться, а я уже готова. Давай я тебе помогу, а то ты опять что-нибудь забудешь.

Вообще-то Вера хорошая, добрая девочка, только вот говоруха. Нет, пожалуйста, пусть говорит. Говорить всегда интересно. Просто зачем же на уроках? Другие всё-таки на переменах больше всего разговаривают. Может, она как-то наоборот устроена? Тогда разве она виновата?

Шурик думал об этом, пока шёл из школы. Потом мимо проехал парень на мотоцикле, и Шурик стал думать про этот мотоцикл. Велосипед хорошо, а мотоцикл ещё лучше, потому что педали не крутить. Сиди себе просто так, ничего не делай… и будешь ехать, ехать… Сначала по улицам, потом по полям и лесам, по долинам и по взгорьям, потому что выедешь за город. Потом по болотам. Тут Шурик опомнился. Нет, по болотам не пойдёт. По болотам что-нибудь другое надо. Тут Шурика догнал Гошка Сковородкин, и они пошли вместе.

А дома опять вспомнилась Вера, и сразу всё как-то стало понятно. Ничего в ней такого нет. Ученица самая обыкновенная. Вся причина в том, что урок-то сорок пять минут, а перемена – десять. Вот если бы наоборот было – другое дело. Урок бы всего десять минут, а перемена сорок пять. Конечно, она говорила бы на перемене. Сорок пять минут разговаривать! Тогда, ясно, десять минут и помолчать можно. Ну и вообще, до чего бы хорошо было! И почему это так не сделают?

Дежурные остались убирать класс.

– Эй, моя щётка самая главная, – объявил Шурик. – Из девятого «А». Вот на ней метка.

– А у меня из десятого! – крикнул Гошка и ткнул Шурика черенком в грудь. Начался бой.

– Хватит вам! – закричала Вера.

Потом щётки превратились в копья и летали по всему классу. Когда сшибли глобус со шкафа, Гошка сказал:

– Всё. Давайте подметать.

Щетка всё время застревала под партами, громыхала, а выметала только середину. По краям и в углах оставался сор.

– Что ты всё на коленках ползаешь? – спросил Шурик.

– Да бумажки выковыриваю. У меня щетка совсем не метёт.

И правда, Гошка вытащил целую кучу бумажек и стал их зачем-то ворошить. Девочки торопили, а он всё копался, а потом вдруг зажал какую-то записку в руке. Шурик увидел, как рыжие Гошкины брови дрогнули и столкнулись друг с другом у переносья. После этого Шурик выскочил за Гошкой из класса и спросил тихо:

– Что?

Сковородкин потащил Шурика в угол, за раздевалку. В углу было темно, но всё равно разобрали: «Шпион шпионил…» Дальше оторвано. А ниже: «Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару…» После этого полторы строчки густо зачёркнуты. Гошка вцепился в записку. Красные ресницы его дрожали.