Веселый третий - страница 3

– Видал? «Шпион шпионил. Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару». – Строчки запрыгали в Гошкиных руках, он прижал их чернильным пальцем. Дальше удалось прочесть: «Шум школы… Шепелявый шёпот Шмелёвой». А в конце непонятное слово «Шамбабамба».

– Какой Шмелёвой? Ольки? – спросил Шурик.

Гошкины глаза светились, как у филина. Когда он навёл их на Шурика, Чижову стало как-то не по себе.

– Конечно. Кто же ещё Шмелёва?

Сковородкин был весь красный, на носу у него, прямо на веснушки, сели капельки пота.

– Записка тайная, понял? – шептал он прямо в лицо Шурику. – Она, Шмелёва, потеряла. От шпиона, который шпионил.

Шурику тоже стало жарко.

– Стой ты, – сказал он. – Не божет мыть. (Значит, «не может быть».) Шмелёва – трусиха.

– Притворяется, – прошептал Гошка над ухом. – Шпионы всегда притворяются.

– Эй, мальчишки! – крикнули из класса. – Куда пропали, бессовестные?

– Ну их, – отмахнулся Гошка. – Надо проследить. Не говори пока, проследим Шмелёву.

– Да нет, – сказал Шурик с сомнением, – наверно, не Шмелёва. Она даже ежа боялась в живом уголке.

– Да говорю же, притворяется. Чтоб не заметили. Видишь: «Шмелёвой… шепелявый шёпот».

– Почему шепелявый?

– Ну всё равно.

– А помнишь, она свои тапочки отдала Сеньке на физкультуре? А её потом из строя вывели.

– Ну вот же! – замахал Сковородкин руками. – Это уж точно. Шпионы всегда хотят добренькими казаться.

– Чижик, Гошка! Безобразие какое. Принесите хоть совок! – крикнула в коридор Валя Савчук.

– Давай принесём, – сказал Шурик.

– Какой совок? Соображаешь? – зашипел Сковородкин. Он оглянулся направо-налево, положил записку в карман и прижал ладонью. – Я её выведу на чистую воду. Я её под гипнозом выпытаю.

Это значит – Шмелёву.

На другой день за Олей Шмелёвой было установлено наблюдение. Она пришла, сунула портфель в парту, отошла в коридоре к окну и стала грызть пряник. Ничего подозрительного. Девчонка как девчонка. А может, то и подозрительно, что подошла к окну? И что пряник грызёт? Съела, облизала пальцы. Потом села на место.

– Притворяется, – шепнул Гошка.

На уроке решали трудные примеры и было не до Шмелёвой. Учительница собрала тетради и раздала другие. Оля увидела у себя тройку и заплакала. Этот случай разбирался на перемене.

– Я думаю, – сказал Шурик, – они из-за троек не плачут.

Они – это, ясно, шпионы.

– Они всё должны уметь делать, – заверил Гошка шёпотом. – И плакать, и всё. Вот увидишь, я под гипнозом всё выпытаю.

И Сковородкин занялся гипнозом. Он сидел сзади Шмелёвой, так что гипнотизировать её мог только в затылок.

На уроке рисования все старались изобразить в своих альбомах кофейник, который стоял на столе. Сковородкин наспех набросал что-то в тетради и уставился на ровный пробор Шмелёвой. Он глядел не мигая. Лицо его постепенно покраснело и застыло, как маска. Шмелёва тоже сидела не двигаясь.

«Действует», – подумал Шурик и почувствовал какую-то дрожь в ногах. Сковородкин всё глядел, глядел и постепенно наливался краской. Вдруг Шмелёва тряхнула головой, повернулась назад, взяла резинку и стала быстро стирать. Гошка вздрогнул, оторопело оглянулся и что-то подрисовал в тетрадке. В это время к нему подошла Нина Дмитриевна:

– Что это, Гоша? Мы рисуем не чайник, а кофейник. Неужели он тебе кажется круглым?

Гошка поднял на учительницу красное лицо и часто заморгал.

– Надо рисовать, что видишь. А это что за хвосты? Нелепая фантазия, – сказала недовольно Нина Дмитриевна.