Веселый ветер. Записки мореплавателя - страница 3

В Выборг мы пришли 6-го декабря. А в тот момент, когда «Костромалес» брал лоцмана, наши жены садились в электричку на Финляндском вокзале. Обычно жены на приход привозили что-нибудь вкусное, и что-нибудь выпить. Часто шампанское. На этот раз, возмущенные самим наличием на борту привлекательной буфетчицы, Нина, Ленка Кулик и примкнувшая к ним жена токаря начали употреблять все это прямо в электричке. На троих, так сказать. На борт они ворвались штурмом, как осаждающие врываются в ворота вражеской крепости. Надстройка вздрогнула.

– Кулëк, ты где? Выходи, подлый трус! – кричала Ленка и размахивала сумочкой. Кулик опрометчиво вышел и получил несколько раз сумочкой по кучерявой голове. Он схватил свою жену в охапку и потащил по трапу вниз, на берег. Они пропали из вида среди рулонов стали и пакетов с пилолесом, и вернулись только часа через три. Позже я назвал все это Куликовской битвой. Нина, из солидарности, тоже не отставала от подруги. Она и трезвая была способна устроить вселенский скандал, а тут, выпив, просто разошлась не на шутку. Я был обвинен в неверности, полигамии, мужском шовинизме и в других смертных грехах. К счастью, выпили они очень сильно, и надолго ее не хватило. Нина утомилась и прилегла.

Платов потом деликатно спрашивал,

– Леонид Павлович, что это было?

– Ничего страшного, Евгений Владимирович, все уже в порядке.

– А, по-моему, женщины были чем-то недовольны.

Стоянка в Выборге тоже оказалась короткой. Через пару дней мы ушли грузиться досками в Финляндию. Когда я после вахты спустился в каюту, там было чисто убрано. Катька постаралась. Уборка в каютах старшего комсостава входила в обязанность буфетчицы. На столе под стеклом, среди документов и схем, лежал какой-то незнакомый клочок бумаги. Что это? Послание? Мне? От Катерины? При ближайшем рассмотрении оказалась, что это вырезка из журнала «Огонек». Такая картинка-карикатура. На картинке пиратский корабль возвращался из плавания. Он несся к берегу на всех парусах. На борту довольная команда подпрыгивала, в ожидании радостной встречи с родней. А на берегу стояли женщины, видимо жены. У них был грозный и зловещий вид, и они были вооружены скалками, поварешками и другой кухонной утварью. Весь их вид, как-бы говорил,

– Вот только подойдите! Только сойдите на берег! Мы вам устроим!

Подписи под картинкой не было.

В воздухе стоял приятный аромат пиленой древесины. Мы грузились досками в Финляндии, в порту Хамина. Портальные краны с визгом опускали пакеты в утробу трюмов, а неспешные финские грузчики укладывали их рядами от борта до борта.

В этом запахе чувствовалось что-то до боли знакомое и родное. И неудивительно. Доски были напилены из нашего русского леса. Огромный советский речной флот вывозил из речных портов и портопунктов кругляк в Финляндию и соседнюю Швецию, где его пилили, укладывали в аккуратные пакеты, обертывали бумагой с логотипом и названием экспортера и продавали, но уже по более высокой цене. В Союзе тоже пилили лес и тоже продавали за границу, но, видимо, его было так много, что распилить все лесопилок не хватало. Вот и трудились все эти Волго-Балты, Балтийские и Сормовские, вывозя кругляк в Скандинавию в огромных количествах. А наши же морские лесовозы фрахтовались для дальнейшей его перевозки в Европу и в Средиземноморье. Такая вот коммерция.

Но меня в тот момент волновала коммерция другого рода. Тогда в Финке, где я был впервые, действовало что-то типа сухого закона. Спиртное продавалось только в специализированных магазинах по диким ценам. Финские туристы в Ленинграде отрывались по полной, а рейсы пассажирских паромов из Скандинавии называли «пьяными» рейсами. В общем русская водка там шла очень хорошо, и упустить такую возможность было бы крайне опрометчиво.