– Ах нет, пожалуйста, только не это, – побледнела еще больше Филистина.
– Не волнуйся, скоро наш мальчик в любом случае станет эфебом, – успокоила подругу Дидамия. – Когда Фаону исполнится восемнадцать лет, его, как и всех его сверстников, внесут в гражданские списки, и два года он будет служить в военном отряде, находясь на полном государственном обеспечении. А после первого года службы принесет клятву на верность Афинам, как и подобает настоящему мужчине.
– И потом – все это время он будет в Афинах не один, мои друзья о Фаоне прекрасно позаботятся, – прибавила Сапфо.
– Ах да, да… – в который раз вздохнула за сегодняшний вечер Филистина, но теперь она закрыла лицо руками и не смогла сдержать подступивших к горлу рыданий.
Ведь Филистина почти совершенно успокоилась насчет дальнейшей судьбы Фаона, считая, что Сапфо мысленно переменила свое давнишнее решение. И потому оказалась совершенно не готова к такому повороту событий. Все знали, что к тому моменту, когда Фаону исполнилось ровно шестнадцать лет, его «матушка» – добрейшая молочница Алфидия – серьезно и, как выяснилось, неизлечимо заболела. Женщины посчитали неразумной жестокостью лишать Алфидию в такой тяжелый момент поддержки самого любимого на свете человека, которым стал для старушки Фаон. Разумеется, отъезд юноши в Афины пришлось отсрочить.
Когда же спустя примерно полгода Алфидия скончалась, Сапфо больше не заговаривала о Фаоне. Вот Филистина и решила, что сына маленькой Тимады просто-напросто негласно решили оставить на острове.
В самом деле, ну кому может помешать этот красивый, веселый мальчик, своей улыбкой, порывистыми жестами и стремительной походкой так похожий на Тимаду?
Но, оказывается, Сапфо ничего не забыла, а просто ждала каких-то писем.
И вот они пришли. И, оказывается, должны мигом переменить судьбу Фаона.
Сейчас Филистина буквально кляла себя в душе за то, что первой затеяла на холме весь этот разговор про Тимаду, «того самого ужасного человека» и Фаона.
А следовательно, сама же во всем виновата.
Она простодушно думала, что, если бы не ее болтливость, может быть, все как-нибудь бы и обошлось. Сапфо могла забыть о письме, потом в судьбу Фаона вмешались бы какие-нибудь добрые божества, а дальше она сама бы что-нибудь придумала…
Когда-то Филистина своей рукой вложила в затвердевшие губы Тимады обол – монетку, чтобы подружка могла уплатить Харону за перевозку в страну мертвых.
А теперь вот и Фаон тоже должен навсегда от нее уплыть. Пусть и не в подземную страну, откуда никто не возвращается, но тоже очень, очень далеко. И, вполне возможно, Филистина больше никогда не увидит сына маленькой Тимады. А вдруг Фаон действительно ввяжется в борьбу против тирании или отправится на войну в далекие страны?
Филистина почувствовала, что кто-то гладит ее по волосам, и с надеждой подняла голову.
Нет, это была не Сапфо. Сейчас ее пыталась утешить сильная, теплая рука Дидамии, на которой в лучах закатного солнца поблескивали серебряные кольца и браслеты. А та, от кого зависела судьба мальчика, наоборот, сидела отвернувшись и пристально смотрела на море, слегка сдвинув брови.
Филистина знала, что Сапфо не любила менять своих решений, и черточка между бровей не предвещала ничего хорошего.
– Я пойду пройдусь, – резко встала Сапфо и быстро не оглядываясь пошла вниз по склону, по направлению к буковой роще.
Подруги и не подумали двинуться за ней следом. Слова «пойду пройдусь» для них привычно означали, что сейчас Сапфо необходимо побыть одной.
