Весенняя песня Сапфо - страница 6



Все знали, что свои стихи Сапфо обычно сочиняла во время пеших прогулок, – она сама рассказывала, что тогда нужные слова сами собой откуда-то появляются в такт шагам.

Да и ритм знаменитых стихов Сапфо был такой, словно она поднималась в гору, а потом неожиданно выходила на ровное место и переводила дыхание.

Тот, кто не знал образа жизни Сапфо с ее ежедневными пешими прогулками, удивлялся необычайной естественности ее поэзии. Говорили: стихотворения Сапфо легкие – как само дыхание. Или – они похожи на стук влюбленного сердца, которое то бьется ровно, то словно падает в глубокую сладкую бездну.

Сапфо, как всегда, с улыбкой выслушивала все эти речи, а про себя думала: нет, ее стихи скорее похожи на быстрые шаги… Они – как топот загорелых ног, обутых в легкие сандалии, что без устали топают по холмам и рощам, вышагивая слово за словом.

Строфы, которые повсеместно стали называть «сапфическими», состояли из трех одиннадцатисложных стихов и короткого заключительного стиха. Словно неутомимая Сапфо вдруг случайно спотыкалась на своем пути, но потом опять переводила дыхание и продолжала двигаться дальше.

Вот и сейчас, спускаясь с холма в долину, заросшую виноградником, она почти моментально забыла разговор про маленькую Тимаду и ее подросшего Фаона и даже про все свои дневные заботы.

Сначала Сапфо слышала только звук своего сердца, сильно и по-прежнему молодо бившегося в груди, но потом начали незаметно появляться слова:

Я негу люблю, Юность люблю, Радость люблю…[4]

стучало в груди у Сапфо, вышагивающей сейчас по своей любимой дорожке вдоль виноградников. Эта тропинка то плавно поднималась вверх, так что становился виден край моря, то снова спускалась в долину.

Вечно юный, лучезарный бог солнца – Гелиос – уже возвращался домой на своей колеснице, продолжая попутно рисовать на небе неповторимые, пронизанные розовым светом картины.

Да, Гелиос, как и все великие боги, был настоящим творцом, показывая людям пример неутомимости и щедрости. Каждый день он продолжал трудиться до поздней ночи, не желая уступать темноте, цепляясь за каждый последний миг…

…Радость люблю
И солнце…[5]

прибавилось к стихотворению еще одно слово.

«А можно ли, например, быть влюбленной в Гелиоса так же, как в человека?» – вдруг задумалась Сапфо. Она чувствовала, что при виде золотистых верхушек деревьев и сияющих над головой облаков ее переполняет не только признательность к богу солнца, но и настоящее, эротическое чувство. Да-да, глубокое наслаждение от созерцания величественной красоты природы.

И тут же ответила себе: конечно же можно, если не обманывать себя и спокойно признать свой жребий – любить безответно и беззаветно, не ожидая за это никакой награды.

Жребий мой – быть
В солнечный свет
И в красоту
Влюбленной…[6]

целиком сложилось в голове у Сапфо новое четверостишие.

Но Сапфо тут же испугалась своих чересчур смелых мыслей.

Что это ей сегодня приходит в голову: тягаться с богами в творчестве, влюбляться в самих богов?

Это ли не гордое безрассудство? Она ведь прекрасно помнила, что стало с фракийским поэтом Фамиридом, когда он захотел вступить в состязание с музами в пении и игре на кифаре. И даже самонадеянно объявил, что в случае победы возьмет одну из муз себе в жены.

Тоже, наверное, захотел совершенного искусства, вечной любви… А что из этого вышло?

Фамирид был не только побежден и ослеплен музами, чтобы навеки забыть о любых сравнениях, но они в наказание лишили поэта самого главного – дара пения и игры на кифаре.