Бабча лучезарно улыбается ему, потом мне. Я улыбаюсь ей в ответ, и какое-то время мы все просто сидим и ухмыляемся, как придурки.
– Это все, чего она хотела, как ты думаешь? – интересуюсь я у мамы, которая пожимает плечами.
– Посмотреть карту?! – предполагает мама, с сомнением морщась.
Бабча переводит взгляд с мамы на меня, выжидает, затем, осознав, что мы все еще ничего не понимаем, кривится в гримасе. Она полностью завладела нашим вниманием, но мы беспомощны, и она явно очень огорчена. Я не знаю, что делать дальше, но опять нас спасает Эдди. Он проводит пальцем по экрану и переключает его обратно на AAК, затем передает его Бабче и кладет руку ей на предплечье.
Каждый раз, когда я смотрю фильм, в котором персонаж страдает аутизмом и его единственной отличительной чертой является отсутствие эмпатии, у меня возникает почти непреодолимое желание разбить свой телевизор. Эдди временами срывается, даже сводит с ума, но его сердце огромно. Он может никогда не заговорить и не сможет жить независимо, но есть то, о чем вам никогда не скажут: одно объятие маленького мальчика, который ненавидит обниматься, может полностью изменить ваш день. Эдисон Майклз понимает разочарование лучше, чем кто-либо из моих знакомых. Он распознает даже его самые тонкие флюиды, потому что разочарование определяет каждый аспект его жизни.
Бабча печатает, а затем воспроизводит слова, просто чтобы убедиться, что мы все их слышим.
«Найти Томаш. Пожалуйста мамочка. Найти Томаш. Тшебиня. Польша».
На этот раз, поймав взгляд Бабчи, я замираю и внимательно смотрю на нее. Ее глаза – блестящие и ясные. Она выглядит решительной, расстроенной и никак не сбитой с толку. Я все еще не представляю, что ей нужно, но по непонятной причине уверена, что она точно знает, чего хочет.
– Мам, – медленно говорю я, – я не думаю, что она не в себе.
– Элис, похоже, она пытается объяснить нам, что ее покойный муж в Польше, – вздыхает мама. – Конечно, она не в себе. Бога ради! Мы все знаем, что Па в урне в ее отделении дома престарелых.
В течение следующих нескольких минут Бабча повторяет через AAК снова и снова:
«Найти Томаш. Пожалуйста мамочка. Найти Томаш. Тшебиня. Польша».
Мама качает головой и тяжело вздыхает, затем отворачивается от кровати.
– Теперь она хочет поговорить о Польше! – негромко возмущается она. – Теперь, когда она не в состоянии говорить. Ты не хуже меня знаешь, насколько они с Па избегали разговоров о своей жизни в Польше. Мы с тобой обе прошли через это в подростковом возрасте, когда практически допрашивали ее о войне, и она всегда закрывала разговор.
«Найти Томаш. Мамочка найти Томаш».
Я снова смотрю на маму, и она всплескивает руками.
– Господи, она называет тебя мамочкой! – раздражается она, но я наклоняюсь и редактирую надпись под своей фотографией, затем многозначительно нажимаю на значок.
– Лучше? – обращаюсь я к маме, и она нервно вздыхает. Бабча снова тянется к айпаду.
«Найти Томаш Элис. Пожалуйста найти Томаш. Твоя очередь».
Я беру айпад и смотрю на ее сообщение, затем делаю глубокий вдох и печатаю обещание, хотя не уверена, что смогу его выполнить.
«Да Бабча. Элис найти Томаш».
Она читает сообщение, потом смотрит на меня, в ее глазах блестят слезы. Я целую ее в обветренную щеку и вздыхаю.
– Полагаю, мы можем говорить ей то, что она хочет услышать, – натянуто произносит мама.
Я могу понять, почему мама так сказала, но мои действия продиктованы не этим. Это не ложное обещание, которое я даю своей бабушке, чтобы просто утешить ее.
