Весна в Канныне и другие встречи - страница 3

Юнхо посмотрел на море, отражённое в стекле витрины, и понял: прошлое не вернёшь, но можно встретиться с ним – один раз, честно. И тогда оно отпустит.

Сонмин пришёл в ту чайную случайно. Утро было хмурым, и Сеул пах мокрым асфальтом и клейкими листьями гинкго. Он шёл без цели – просто не хотел возвращаться домой, где тишина слишком громкая после её ухода.

Чайная на втором этаже старого здания в Чхонно выглядела почти невидимой: деревянная дверь, выцветшая табличка, и слабый звон колокольчика, когда он вошёл. Внутри пахло мёдом, древесиной и чем-то напоминающим детство. Хозяин – пожилой мужчина в сером ханбоке – кивнул, не задавая вопросов.

– Что посоветуете для тех, кто не знает, зачем пришёл? – спросил Сонмин.

Хозяин чуть улыбнулся.

– Чай из ферментированных листьев. Вкус меняется с каждым глотком. Как жизнь.

Они молчали. За окном стекало утро, а чай остывал медленно, будто не торопясь в сегодняшний день. Сонмин чувствовал, как в груди становится чуть легче, как будто кто-то развязал тугой узел, давно затянутый внутри.

Когда он поднялся, чтобы уйти, хозяин сказал:

– Возвращайтесь. Даже если снова не будете знать зачем.

На улице уже светило солнце. Люди спешили, машины гудели, Сеул жил своей обычной жизнью. А он – просто шёл, впервые за долгое время не думая о том, что всё кончено. Может быть, ещё нет.

Деревня Чхвалью стояла в тени гор, где сосны росли высоко и ровно, как колонны храма. Здесь всё было медленнее: утро начиналось с гула петухов, день – с запаха риса, а вечер – с тишины, которую не нарушал даже ветер.

Хёну приехал сюда после увольнения. Он не говорил никому – ни родителям, ни друзьям. Просто собрал рюкзак, сел на автобус и доехал до последней остановки, где асфальт заканчивался, а тропа начиналась.

Дом, в котором он поселился, принадлежал его деду. Старый, деревянный, с глиняными стенами и крохотным двориком, заросшим мятой. Электричество было, но сигнала не ловило. Только время – и его становилось всё больше.

Хёну вставал рано, топил печь, варил себе лапшу, выходил к ручью. Иногда встречал соседку – бабушку Ли, которая приносила ему кимчи и приговаривала:

– Молодой человек, в горах быстро либо теряются, либо находят себя. Надеюсь, ты из вторых.

Он не знал, из каких он. Просто ходил, пил воду из горного родника и читал книги, которые давно хотел прочесть. Однажды нашёл старую записную книжку деда – с рецептами удобрений, стихами и двумя строчками:

«Человек может уйти далеко, но сердце всё равно растёт в земле, где он родился.»

Прошла неделя. Потом – две. Он вдруг понял, что перестал проверять время. У него снова появился аппетит. Он смеялся, когда пролил на себя соевый соус, и вдруг захотел позвонить матери.

Он не знал, останется ли здесь навсегда. Но в ту весну, под сосной, он наконец позволил себе просто быть.

Когда Минджэ было одиннадцать, он думал, что взрослая жизнь начинается с первого зонта. Настоящего, большого, как у отца. Не складного – а тяжёлого, с деревянной ручкой.

Весна в Тэгу была дождливая, и в тот день он шёл домой из школы один. Остальные ребята убежали под навесы, но Минджэ шагал по мокрой улице упрямо, крепко сжимая свой новый зонт. Он чувствовал себя почти взрослым – как будто нес не зонт, а что-то важное, о чём никто не должен забыть.

На перекрёстке он увидел женщину с ребёнком – девочка плакала, потому что её зонт сломался, а дождь всё лил и лил, как будто кто-то наверху не мог остановиться. Минджэ подошёл и молча протянул им свой зонт. Женщина удивлённо посмотрела на него.