– Заковав нас в ошейники? Хороший мир получается, – буркнула она, чтобы не оставлять за господином сысковиком последнее слово.
Ошейник она всё же надела, но спрятала под воротом плаща. Носить подобное украшение ей уже доводилось, но от того не легче. Это было не только унизительно, из-за проклятой штуки, придуманной праховцами, ещё и терялась связь с миром. Как только обруч защёлкивался на шее, она переставала чувствовать магию, притуплялись зрение, слух, обоняние, вообще все чувства – мир попросту терял свои краски. И Слоан прекрасно об этом знал, что делало ситуацию унизительной вдвойне и обидной.
– Я дал вам слово, – напомнил Повелитель ветров, когда такое же украшение протянули ему.
– Это закон, – повторил Слоан, куда спокойнее, чем бывшей подруге. – Без этого нас в Феамор не пустят.
Чародей кивнул и надел ошейник без дальнейших возражений. Из-за его спокойной самоуверенности казалось, что именно Мерон хозяин положения, а Слоану он разрешил командовать просто, чтобы тот не заплакал.
Раннее утро укрыло окрестности Харлиата плотным туманом. Келия с наслаждением вдыхала влажный морозный воздух, стараясь впитать как можно больше, понимая, что вряд ли ещё когда-нибудь сюда вернётся. У ворот грузили повозку и запрягали лошадей, животные настороженно пряли ушами, поглядывая по сторонам и постукивая копытами. Лошади не любили опалённых также, как и фейри, поэтому компания невольных путешественников ждала в стороне, пока купеческое семейство уедет, чтобы двинуться вслед за ними на своих двоих.
Мерон подошёл переброситься парой фраз с охранниками, погладил морду одной из лошадей, настойчиво тянущуюся к нему, посмотрел насмешливо на Слоана и Мора, словно издеваясь. Магии древних чародеев лошади не боялись, напротив, всякая живая тварь стремилась им услужить. Чуть позже, когда повозка отъехала, опалённые тоже отправились в сторону Феамора. Оэун вышел и напоследок смачно сплюнул за порог.
– Это не честно, – буркнула Келия вновь замотанному чародею, с которым хозяин заезжего дома попрощался довольно тепло. – Враг королевства – ты, а преступницей считают меня.
– Не грусти, дорогая. Если бы эти несчастные меня узнали, переволновались бы и подняли шум. Пришлось бы успокоить их навсегда.
Келия бросила на него косой взгляд. Из темноты капюшона насмешливо блестели голубые глаза, но она так и не поняла, говорил ли он серьёзно.
Почти весь день шли молча, Келия наслаждалась туманными видами уходящей зимы, немного раздражала лишь необходимость подстраиваться под широкий мужской шаг. Солнце, всё ещё по-зимнему холодное, неспешно поднималось, и его лучи проделывали прорехи в плотном покрывале, клочки тумана расползались и медленно таяли. Вот показался холм, на котором летом буйно цветет вереск, а его подножие всё ещё оставалось скрыто, ничего не разглядеть. Проглянули вдалеке вечнозелёные ели, врезавшись пиками в низко нависшие тучи, и те стали разбегаться. Показалась с правой стороны полянка с проклюнувшейся пожухлой травой. Рядом с ней опустилась сорока и принялась разгребать подтаявший снег в поисках съестного. Подножие Серых гор с его полями, вересковыми холмами и ельниками, с туманными холодными утрами оставалось позади.
– Хватит головой вертеть, – буркнул Мор, – а то до темноты не успеем.
Келия отбежала в сторону, набрала горсть влажного снега, которая тут же превратилась в оплавленный плотный комок и с сожалением бросила его обратно на землю. Покружиться напоследок в ворохе снежинок не вышло. Подумала запустить комком в недовольного ушастого, но всё же не стала. В путь они вышли поздно, успеть до заката не было ни шанса.
