– Тмилла, выйди.
– Но...
– Выйди, прошу.
Мама вздохнула, поцеловала меня в макушку, посмотрела странно – не то с сожалением, не то виновато, – и вышла, тихо прикрыв дверь. Лишь в дверном проеме напротив моей кровати мелькнул длинный подол светло-сиреневой юбки. Я тихо шмыгнула носом, неловко поерзала и осмелилась робко посмотреть на отца. Он по-прежнему стоял у окна, боком ко мне, но его косой взгляд сказал о многом. Взгляд – как у цепного зверя, готового и зарычать, и наброситься, да поводок крепкий не пускает.
Я уставилась на собственные кулаки, сжимающие складки цветастой простыни. Подобные его взгляды я ловила на себе и раньше, и за ними следовало по очереди: нравоучения – попа – шиворот – подземелье – «я больше не буду!..» – нравоучения. Теперь, боюсь, этим всё только начнется. А кончится – куда как хуже. Даже если в силу моего возраста из обычного списка исключат «попу».
– Если тебе есть, что сказать, говори, – тихо обронил он.
Какое там говорить, язык от страха не ворочается, а челюсти я нарочно покрепче сжимаю, чтобы зубы не стучали... Страх, похожий на пережитый в пустоши, вернулся, затаившись под гулко колотящимся сердцем, и в ответ на вопросительный взгляд я отрицательно покачала головой. Слова объяснения уйдут в пустоту – отец уже се решил, по глазам вижу. Хана мне. Не отвертишься и не оправдаешься.
– Чай допивай, – сказал он неожиданно.
Я дрожащими руками взяла с тумбочки кружку и сделала пару глотков. Легче не стало. Зато стало очень себя жалко. Я тоскливо изучила свою комнату. Высокий потолок и окна, выходящие на рассвет, на всю стену, закрытые шторами в сине-зеленую полоску. Каменная кладка стен скрыта за яркими коврами. Кровать с тумбочкой у окна. Очаг со светляками – рядом. Скучно-коричневые шкафы и полки, которые я терпеть не могла, по противоположной стене. Плющ, затягивающий цветущими плетями потолок и часть стен. И что-то мне подсказывает: уйду я отсюда, а вернусь нескоро...
Отец тем временем вытащил спрятанное между шкафами кресло, пододвинул его к моей кровати и сел, вытянув ноги. Райден всё-таки – его копия, только смотрят на меня по-разному... Те же светлые волосы, пронзительные темные глаза и загорелое лицо с резкими чертами и упрямым подбородком. Вообще всё мое семейство светловолосое и загорелое, одна я – теперь понятно, в кого – светлокожая и темноволосая. А до «встречи» с прадедом иногда думала, что я подкидыш и...
– Яссмилина, как ты думаешь, почему в древних родах был введен запрет на появление вора?
Не в бровь, а в глаз... Я отвлеклась от тоскливых размышлений и пожала плечами. Самой интересно знать.
– Ладно. Скажи мне тогда, дочь, зачем был создан, например, наш род.
Я подняла глаза к потолку и заученно ответила прабабушкиными словами:
– Родам поручено хранить знания и артефакты, некогда врученные магам Девятью неизвестными. Хранить, чтобы не допустить новой сумеречной войны, которая случилась из-за жадности магов и желания одной ветви сумерек узнать тайны остальных. Лишь представители родов имеют право пользоваться реликтовыми знаниями, и передавать их нужно из поколения в поколение, не допуская до охраняемых тайн чужаков.
– Запомни то, что сказала. И послушай меня очень внимательно. То, что я расскажу, касается твоего прадеда, – отец откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, а я оживилась. – Некогда твой прапрапра – основатель нашего рода – стал одним из участников подписания мирного договора между магами сумерек, который положил конец последней затяжной войне. И поэтому ему было предложено возглавить Старший род Мглистых сумерек.
