Ветер плодородия. Владивосток - страница 22



, стоявшее не там, где полагается. Городьба так и вспыхнула, как пук соломы.

Вельбот пошел как на гонках, выбрасывая сильными веслами легкую прохладу из черной воды в трепетных отражениях судовых фонарей.

– Кто идет? – то и дело раздавались окрики с барж, стоявших на якорях. Дадешкалиани, или, как его называли, Дадешкалиан, четко отзывался, стоя в рост.

– Плавучий особняк губернатора в праздничном освещении открылся за ивами острова, а очень далеко вдали завиднелись редкие огни в стороне Айгуна.

– Как вы себя чувствуете, Алексей Николаевич? – спросил Муравьев, сидевший за столом в кабинете, отделанном полированным кедром, по-иркутски. – Какая духота! Вас разбудили?

– Я не спал.

– Вы волновались? Договор подписан.

– Я поздравляю вас, Николай Николаевич!

– Договор только что подписан. Вы уже знали?

– Население Айгуна утверждает, что вы отдали амбаням два мешка с серебром – и этим все было решено.

– Вот вранье!

– А князь И Шань упирался якобы для виду, чтобы не потерять лица. – Сибирцев вдруг расхохотался. – Всем известно, что власть маньчжур, где она и была, прекращает свое существование по всему левому берегу. Все решили якобы два мешка с серебром! Я знаю, что вранье! Поздравляю вас!

– Благодарю.

– Дайте мне обнять и поцеловать вас По-православному.

– Да будь благословенно наше дело. Но что за дружба у вас, кто вам обо мне докладывает?

– Китайцы жалуются мне и на вас, и на своих чиновников, как будто я приехал сюда из Пекина ревизовать айгунского амбаня.

– Зачем вы так часто и подолгу плаваете в холодной еще воде, Алексей Николаевич? Китайцы сегодня после подписания договора сказали мне, что в Амуре около моих барж ночью плавает дракон.

– Это хорошо. Хей Лу Цзян – Река Черного Дракона, Черный Дракон. Никогда не тронут, – ответил Алексей. – Пока это мое единственное удовольствие на службе прогресса. Плавая, я успокаиваюсь.

– Тяжелая задача?

– Да.

«Отчего вам так надобно успокаиваться?» – хотел бы спросить Муравьев. Но он никогда не совал нос в личные дела своих сподвижников и сплетнями, как министр и губернаторы, не занимался. Однако кое-что лезло в голову… Что с ним? Разрыв с невестой? Уже давно, кажется, а забыть не может. Могла изменить в войну, вышла за другого. Кто же будет ждать, если в Японии у всех наших офицеров были японские жены.

Муравьев помолчал и подумал.

– Приступим к делу, – сказал он.

– Вы подписывали трактат, а на меня повеяло раскаленным жаром тропической весны, и я не мог заснуть.

– Что же вы делаете в таких случаях? Читаете?

– Я не зажигал огня. Князь Дадешкалиани вошел во тьму и засветил мою свечку… Читал на память… Стихи китайского поэта о нефритовой башне весны.

Генерал подвинул Алексею лист трактата и откинулся в кресле.

– Без триумфальных арок, церемоний и декораций. Утром за дело! Теперь решетка отворяется, и я выпускаю на арену молодого тигра.

Видно, придется оправдывать похвалы.

– Завтра вы с полковником Ивановым передадите китайским представителям, которых назначил князь И Шань, две пушки. Остров выбран. Полковник и артиллеристы покажут испытания. Вы готовы?

– Да. Стрельбище подготовлено. Пушки и цели установлены. Люди там, на месте, живут в палатках. Кони пасутся. Все как на артиллерийском полигоне. Золотые руки у наших нижних чинов!

– Вам все известно? – спросил Муравьев.

– Так точно, Николай Николаевич!

– Что намерены делать после сдачи пушек?