– Когда это случилось?
– А, как Союз пал, так всё и умирать стало.
Антураж русских городков, на веки потерянный и позабытый в столице, манит к себе, приковывает взгляд. А нас манит собор на горе, к которому мы и направляем свой путь.
Собор Спаса Преображения встречает надписью на придорожном камне, похожем на сюжет «налево пойдёшь… направо пойдёшь…»: «Охраняется государством». Год установки камня и надписи, а также и подпись под самой надписью, намекают на то, что охраняет собор РСФСР. Но камень с надписью – всего лишь прелюдия, далее идёт крутой подъём по дорожке, выложенной каменной крошкой утыкающейся своим любопытным мокрым носом в массивную арку ворот и гордые каменные стены, всё белого цвета с синей окантовкой, подчёркивающей же белый.
– Как кремль выстроен, – указывает на стать собора папа.
И опять под слова родителя воображение наполняет голову яркими красками: вечер опускается на город, хмурый, суровый в своём великолепии. Неприятельская армия идёт на приступ, темень разрывает вспышки зажжённых стрел и бутоны факелов. За стенами собора-кремля спасения ищут жители города. Защитники стен льют на головы огненную смолу, рубятся с нападающими. Крики, вскрики, ор, бряцанья и бой железа – всё смешалось в один протяжный мрачный стон. Чем завершится битва: ни нам, ни вам узнать не суждено, ибо картина, вызванная фразой и воображением, взнуздав гнедого, стремительно уносится из нашей истории в свою – вековую.
Мы на территории. Собор нависает над нами всей своей сорокатрёхметровой мощью колокольни и спутников-построек. Здесь тоже есть жизнь, правда жизнь тихая, теплящаяся своей нежной красотой. Будто родничок после схода сели вновь ищет себе путь на волю, на поверхность, на воздух. Превратится ли этот родничок в бурный речной поток? Время покажет, но речной поток здесь был, речной поток уже здесь бил.
Из собора к нам навстречу выпрыгивает чумазый чернявый мальчонка в большемерящей рубашке и таких же штанах.
– Дядь, дай монетку, – клянчат его уста, протягиваются его руки ко мне.
Всё как в классической литературе царских времён:
– Дядь, ну дай монетку.
Мне тут же вспоминается Харьков. 2007 год на дворе, больше десяти лет ещё до нашей поездки. Площадь перед железнодорожным вокзалом с поющими и танцующими фонтанами. Фонтаны поют:
– Моя краина Украина.
Вечерняя подсветка, брызги. Люди ждут ночной поезд, его же жду и я, коротая время со своими приятелями. Маленькая цыганская девочка в коротком грязном платье, так же, как и здешний мальчуган реинкарнирует отечественную классику:
– Дядь, дай монетку.
После отказа она проявляет настойчивость:
– Ну дай монетку!
Лезет обниматься. Получая желанный «кругляшок», пропадает со сцены в неизвестном направлении. Катя – жена одного из моих приятелей, наблюдавшая этот жизненный эпизод, коротко бросает в пространство, качая головой:
– Ну вообще…
Мальчуган чернявый, но глаза у него небесные голубые, не цыганские.
– Ты на себя то посмотри, – указывает мне голос.
Что за голос? Надеюсь это не раздвоение личности. Так вот, смотрю на себя и вижу очередной эпизод своей молодости (да-да, по меркам «юности» я уже глубокий старик, дорогие мои читатели. Ощущаю ли я себя таковым? – Это врятли). Сижу на деревянной лавке в сквере Народного ополчения Пролетарского района, что завис будто гимнаст между двух автомобильных перекладин Автозаводской улицы. Чего-то или кого-то жду, не помню. По скверу мимо меня идёт мужчина лет сорока-пятидесяти с классической внешностью военнослужащего в отставке. Из-под куртки выглядывает тельняшка, под носом дуга аккуратных коротких усов. По звукам его голоса можно понять, что мужчина расслабился и выпил.
