– …и, брат, однажды я украл порцию еды. Я пошел в столовую второй раз и соврал, когда меня спросили. Это была тушеная рыба. Я съел порцию, которая должна была достаться другому – но я был так голоден.
Голод духовный значит больше, чем голод плоти – и все же, разве можно ставить человеку в вину желание выжить? Брат Анжело размышлял над этим вопросом, пока список пустячных грехов рос. Если человек – животное, как оказывалось в большинстве случаев, то выживание – важнейшая задача, а если он больше, чем животное, каковым он несомненно является, то он не должен уступать своим основным инстинктам.
И все же, если он умрет, полагая, что он высшее существо, что тогда?
Может ли быть Вселенское Братство достигнуто только в общественном пренебрежении к смерти?
Такие мысли граничили с ересью, и брат Анжело осознал коварную привлекательность теологической дискуссии. Он не должен отвечать на вопросы – он должен только действовать. Если он сможет облегчить ношу хотя бы одного человека, то его жизнь не будет прожита впустую. Всемирное учение о всеобщем Братстве содержало ответ на любую боль, на любой вред, на любое отчаяние. Ни один человек не был отдельным существом. Все принадлежат к человеческому обществу. Боль одного – это боль всех. И если бы все люди смогли осознать истину девиза «Туда, но ради Божьей милости, иду», настало бы второе пришествие Христа.
Он никогда не увидит этого. Люди размножаются слишком быстро и путешествуют слишком далеко. Но ради этой задачи стоило жить, это было целью его посвящения.
Тонкий голос из-за сетки прекратил свою литанию греха. Бледное лицо было напряжено, в глазах читалось предчувствие. Брат Анжело включил свет благословения. В крутящемся калейдоскопе красок лицо казалось не таким материальным, более возвышенным.
– Посмотри в свет прощения, – сказал он мягко. – Омойся в пламени праведности, и она очистит тебя от всех грехов, от всех невзгод. Примкни к благословению Вселенского Братства.
Свет был гипнотическим, субъект – впечатлительным, монах – опытным мастером своего дела. Бледное лицо расслабилось, в глазах пропал жадный блеск, умиротворение размягчило черты. Субъективно человек испытывал стесненное покаяние. Позднее он получит свой хлеб прощения.
У подножия холма, на котором стоял Верхний город, брат Бенедикт оглянулся. Ему виден был флажок на шпиле церкви; он мог представить себе очередь людей, ожидающих входа в будку. Более молодой монах мог бы обрадоваться такому проявлению набожности; но брат Бенедикт знал, что большинство стремилось получить только вафли с концентратами, которые дадут после причастия.
Но сначала они должны были пройти под светом благословения. Это был честный обмен.
Улицы Верхнего города были широкими, хорошо вымощенными, на них не было пыли и грязи. Сандалии издавали слабые шаркающие звуки, когда он наступал на булыжник, окружающий здание заводской постройки. Турист, полулежа в кресле, лениво поднял руку в приветствии.
– Добро пожаловать, брат. Ты пришел обратить язычников в свою веру?
– Я пришел, чтобы у людей была возможность обратиться к ценностям благотворительности. – Брат Бенедикт протянул кружку для подаяния. Кружка была из дешевой пластмассы, вся обитая, поцарапанная, такая же грубая, как его ряса. – Пожертвуйте, сэр.
– Почему? – Турист желал развлечься. – Почему я должен отдавать то, что имею?
– Вы видите, что люди голодают. Разве этого недостаточно?
