– Это ты правду сказал? – Заметная улыбка осветила ее лицо, над широко открытыми черными глазами выпрямились дуги тонких бровей.
– Твой коль[48] – во! – оттопырил он большой палец правой руки и перекрестился, слегка наклоняясь вперед. – Спаси бог за песню… Вот те крест.
– Ты веруешь во Христа?
– Крещенный в церкви. – И, словно оправдываясь, что он христианин, виновато добавил: – Еще там, в Новгороде-Северском…
– Это где?
– Далеко, – махнул рукой Олекса. – На Руси… Я паломник, шел в Иерусалим…
Услышав знакомое «Иерусалим», Яэль успокоилась, отошла от изгороди, поравнялась с Олексой, остановилась, внимательно вглядываясь в его лицо: оно хоть и загорелое, но все равно выдает в рабе белого человека, однако на крестоносца раб не похож – что-то в этом лице не от крови, а от добра. Такой человек не может неизвестно из-за чего рубить саблей головы и поднимать их на копьях, захлебываясь от победных воплей.
– Ты рано встала, – кивнул Олекса в сторону взошедшего солнца, которое уже яростно поливало землю ярким светом, и очень обрадовался, найдя в пока еще бедной кладовой памяти подходящее еврейское слово: – Нэдудэй шэйна[49]?
– Нет, – покрутила красивой головкой Яэль. – Я всю ночь у постели матери была. – Губы ее чуть-чуть дрогнули, приоткрылись, показывая ровные белые зубы, с очаровательной улыбкой она еще раз ласково оглядела Олексу с головы до ног и пошла в дом. Пес послушно поплелся за ней.
– Нравится? – вдруг услышал Олекса насмешливый голос Яна за спиной. Ян словно вырос из земли, оказывается, он тоже наблюдал за Яэль.
– Ага, – только и мог ответить смущенный Олекса.
– Ефааим[50] ее нравятся? – допрашивал Ян сбитого с толку Олексу.
– Да…
– Шад[51]?
– Да…
– А… это, – взялся за свою талию Ян.
– Все нравится, – с досадой в голосе резко ответил Олекса и повторил: – Все!
– Пожалей свое лэв[52], Олекса, – спокойно, с явным сочувствие сказал Ян. – Свободных, особенно таких красавиц, не отдают… Раб может жениться только на рабыне, и то если она хозяину не приглянулась, иначе наложницей оставит… У вас на Руси наложницы бывают? – неожиданно спросил Ян, остановив внимательный взгляд коричневатых глаз на Олексу.
– Не знаю, – развел руками тот, потом задумался, вспоминая, и добавил: – У великих князей в Киеве, слышал, вроде были, а у наших новгород-северских князей только жена… одна жена, как Господь велит, и никаких… этих, как их?
Олекса был молод и неискушен во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Почесал затылок в раздумье, сморщив лоб, на который падали непокорные светлые волосы, и через паузу переменил неприятную тему разговора:
– Яэль сказала, что не спала всю ночь…
– Знаю, – отмахнулся Ян и рассказал: – По нашему обычаю беременную женщину нужно оберегать, ибо в это время ее подстерегают злые духи… Три человека должны сидеть у постели беременной… Над окнами, над дверью, перед отверстием печной трубы вывешивают листки бумаги со стихами из Библии – ни один дьявол не пролезет, – усмехнулся Ян и, грозя кому-то указательным пальцем, с сарказмом сказал, оглядываясь кругом, словно боялся, что его услышат те же дьяволы: – Так Талмуд велит!
– Ты не веришь Богу?! – Ошеломленный Олекса чуть было не перекрестился и не сказал через плечо, обернувшись, трижды «Тьфу!».
– Откуда ты взял, что не верю? Верю! – ответил разгоряченный Ян. – Но у меня к Яхве есть вопрос: он создал нас равными, но почему один богатый, а у меня кис
