Оказывается, механизм осуществления этой возможности основан на случайности в гораздо большей степени, чем предполагают сторонники исторического детерминизма. Осознание этой особенности исторического процесса является вторым смысловым пластом настоящей книги.
Ещё один смысловой пласт связан с тем, что Жорж Абрамович был евреем. Сегодня антисемитизм – не самый яркий элемент в спектре «антинациональных» настроений и нашего, и американского общества, но и сегодня этот социальный яд настолько опасен, что не обращать на него внимания нельзя, если мы хотим жить в гармоническом обществе.
А в жизни Жоржа Абрамовича, и в молодости в США, и в зрелом возрасте в СССР, «национальный вопрос» был одним из важнейших вопросов, решения по которому существенно влияли на судьбы людей. И судьба самого Жоржа Абрамовича и «извивы судеб» всех членов его семьи напрямую связаны с судьбами еврейства в XX веке.
Впрочем, разбор смысловой структуры – дело критика, а не автора. А для читателя важно, прежде всего, то, что невероятные перипетии судьбы Жоржа Абрамовича и его близких позволяют увидеть, как человеческая порядочность выживает в нечеловеческих условиях и как можно сохранить достоинство после неизбежных зигзагов жизненных компромиссов.
Мне кажется, что Жорж Абрамович не был ни героическим суперменом, ни удачливым персонажем в спектакле «Жизнь человека». Но смог сыграть свою роль в этом спектакле с потрясающей искренностью:
«Он человек был в полном смысле слова!».[51]
Я познакомился с ним более 50 лет тому назад, и наше общение было сугубо человеческим в различных, как теперь говорят, форматах: я был его студентом, его коллегой по работе, другом семьи. И это общение оставило глубокий след в моей памяти – Жорж Абрамович стал для меня образцом порядочности и житейской мудрости.
Так сложилось, что после его смерти я стал биографом и его, и его семьи. Биография, как последовательность событий, в специальной теории относительности описывается понятием «мировая линия».
Как я теперь вижу, пучок мировых линий семейства Ковалей, возникший в конце XIX века на глухой окраине Российской Империи в местечковой еврейской общине заштатного белорусского городка Телеханы,[52] удивительно плотно переплёлся со жгутом мировых линий и человеческой цивилизации в целом.
Особенно тесно с нитями мировых линий таких стран, как, разумеется, США, а также Польши, Германии, Канады, Израиля, Аргентины и ряда других, но, прежде всего, с мировой линией той страны, в которой мы жили, и которую он сам считал своей – Советского Союза. Со всеми его плюсами и минусами.
Вопрос о родной стране для Жоржа Абрамовича, родившегося и выросшего в США, но большую часть своей долгой жизни прожившего в Советском Союзе и, после его распада, в России, конечно же, не был простым.
Рассмотрению сложностей, как юридических, так и психологических, будет уделено много внимания в настоящей книге. И с разных точек зрения могут быть получены разные ответы. Однако ясный итог размышлениям по этому поводу Жорж Абрамович подвёл сам на 90-м году жизни во время встречи со своими учениками в своей московской квартире. Вот как вспоминает об этом один из участников встречи – А. Э. Греф:
«В последнем разговоре с Жоржем Абрамовичем я спросил его (это я вспомнил точно), какую страну он считает своей родиной? Он ответил, что эту».[53]
Но это ответ 90-летнего Жоржа Абрамовича. А что бы он сказал в 40 лет? Я не уверен, что и ответ, и его мотивировка, были бы точно такими же…
