– Дом, пожалуйста, создай столешницу как раньше, – мысленно попросила я.
Обреченно скинув халат, легла на проклятое ложе. Закрепила руки, закрыла повязкой глаза.
Пальцы Бандерлога успокаивающе пробежались по моему телу. Потом послышался звук плетки – я вскрикнула, и замолчала.
– Не ори! – рявкнул Бандерлог. – Угомонись. Как с тобой иначе работать?
Мягкие, массажные движения расслабляли.
Свист кнута – на ноги, живот, грудь обрушиваются один удар за другим. Не слишком больно, скорее страшно, что в следующий раз удар будет сильнее. Я ору, вполне нецензурно.
– Говорил тебе – постоянная бдительность, готовность ко всему. Что ты орешь как оглашенная? Начинаем сначала. Будь готова и молчи. Чтобы ни было – молчи. Ни звука! Поняла.
Вяло киваю.
Мягкая плетка – резкий кнут. Снова плетка, снова кнут. Никакого ритма не было, приспособиться было невозможно, но я молчала.
Внезапно на меня обрушивается холодная вода – наверное, целое ведро выплеснул. Я, естественно, заорала.
– Эй, курсант! Я же сказал, молчи!
Его пальцы начинают шлепать по мокрому телу. Не водит, а постукивает. Я медленно успокаиваюсь, хотя внутренне готова к любым другим сюрпризам. Что он еще выдумает?
Постукивание сменяется круговыми движениями. Ступни, голени, бедра, живот, грудь, шея, лицо, затем обратно. На третьем или четвертом цикле я, наконец, расслабляюсь. И вдруг ритм меняется – во мне нарастает желание. Да, да, да, давай еще, сильнее, быстрее! Я выгибаюсь дугой, взорвавшись, и обессиленно размякаю на доске. Безмолвно.
– Хорош, курсант. Начнем занятие. Я буду водить по телу, а ты прислушивайся к биению своих сил, сокращению мышц, току крови. Давай, сосредоточься на своих ощущениях.
Он смазывает мое тело чем-то вроде масла для массажа.
Сосредоточиться сложно, хочется расслабиться и подремать. Но пальцы учителя не унимаются. Успокаивают, потом изменяют ритм. Я начинаю чувствовать пульсацию в коже и мышцах, они наливаются воздухом и силой…
– Эй, у вас все в порядке?
Надо же, Ойталык. Как неловко.
– Да, все в порядке, – отвечаю я, хотя мне жаль потерянной вдруг чувствительности, того, непонятного, что я только начала ощущать.
– Смотри, не обижай мою девочку, – добродушно предупреждает Ойталык, и уходит.
– Молодец, сдержалась, – говорит Бандерлог. – Занятие окончено, вставай. Силу начала ощущать, да? После обеда продолжим.
Я освобождаюсь от ремней и повязки. Глаза слепит солнце. Натягиваю халат, прошу Дом убрать столешницу.
– Слушай, Юнта… Ты бы не могла…
– Что? – присев на траву, я жадно пью воду прямо из стоящего рядом ведра, а потом умываю лицо.
– Сделай мне такую же столешницу. Только сразу с кожаными ремешками. Только их должно быть больше, по всему кругу. И подлиннее.
– Зачем?
Он мотает головой в сторону домика Веунигары. Домик стоит задней стороной к хижине Бандерлога и в маленьком узком окошке я успеваю заметить мелькнувшие черные волосы. Она подсматривала!
– Твоя эта Наставленница… совершенно бешеная баба. Если она видела наши упражнения, то тоже захочет… расслабиться, – с довольным видом ухмыляется он. – Ты знаешь, не люблю я этот ваш человеческий секс, никакого проку от него. А с такой столешницей я ее удовлетворю… ну и сам порадуюсь…
Отлично! Теперь я еще и хозяйка борделя!
– Уверен?
– Пожалуйста, Юнта, тебе же это ничего не стоит, а двум людям будет приятно…
Я машу рукой и создаю требуемое.
– Ремешки подлиннее сделай… И побольше их, с разных сторон… Чтобы можно было бы привязывать при разном… освещении…
