Все недоумённо смотрели на Евгения Александровича, не понимая, о чём это он говорит. Он обвёл всех строгим взглядом и добавил:
– Неуважение к старшим грозит молодому поколению деградацией и полному моральному опустошению. На первый раз я прощаю вашу непростительную выходку… Но вы должны сделать из моего замечания вывод…
Нос хирурга вновь повис над Андреем, линзы очков зловеще сверкнули, увеличивая и без того выпуклые рыбьи глаза, покрытые влажной слезливой плёнкой. Сомнения, что этот маэстро имеет право резать живую плоть, воображая, что создаст нечто подобное искусству, возрастало с каждой секундой. А когда в руке Евгения Александровича появился скальпель, и холодная резина перчаток коснулась лица, Андрей не выдержал: крепко схватив пожилого хирурга за руку, прошептал ему в пунцовое ухо: «Не надо этого делать, я же всё чувствую, и боль будет страшная. Прошу Вас, оставьте своё намерение, и я буду очень благодарен».
Видно, Андрей не рассчитал своих сил: Евгений Александрович громко закричал, глаза его безумно закатились, скальпель выскользнул из его руки, а сам он повалился на пол, потеряв сознание. Присутствующие бросились к хирургу, не понимая, что случилось? Не инфаркт ли приключился у пожилого человека? Все засуетились, заметались по помещению. Про Андрея забыли на какое-то время.
Хирург пришёл в себя неожиданно быстро. Открыл глаза и, протянув руку в сторону Андрея, прохрипел, задыхаясь: «Вы слышали, что он мне сказал, слышали?» Глаза его безумно горели, голова лихорадочно тряслась.
«Ну, всё – старый совсем из ума стал выживать – пора на пенсию», – подумала молоденькая симпатичная ассистентка.
Андрей оценил все её достоинства – он мог её видеть, как все: в халате, в колпаке и в марлевой повязке. Мог видеть её нагой – в чём мать родила. И последняя стадия: он мог сказать, что она ела сегодня утром и где находится старый перелом кости на её правой голени. Это было забавно. Его разум мог перестраиваться на любой уровень, увеличивая или уменьшая рентгеноспособность.
Сосредоточившись, он вдруг почувствовал вокруг неё вполне осязаемое поле – оно было из гаммы цветов. Все цвета были разной температуры. Неожиданно рядом с ней появился график – семь цветов радуги, кроме этого, цвета обладали плавным переходом тональности и разным чувством беспокойства и радости: белый – успокаивал, а вот красный приносил бурю отрицательных эмоций. Андрей прикоснулся к ярко-красной точке, ладонь словно обожгло близким пламенем. Он отдёрнул руку, одновременно желая укротить жар. Точка, находившаяся напротив правой щеки девушки, стала более расплывчатой, и цвет изменился на жёлто-оранжевый. Андрей ещё раз прикоснулся к этому пятну, желая остудить его полностью, и оно сравнялось с бело-сиреневым фоном.
Девушка потрогала свою щёку, потыкала в неё пальцем – зубной боли, как небывало. «Надо же, испугался проклятый, чует, что к стоматологу записалась, а вот живот, точно из-за расстройства болит, иногда резанёт, аж в глазах темно становится».
Андрей обратил внимание на сгусток пульсирующей ауры разной тональности, то она была жёлтого цвета, то вдруг становилась тёмно-вишнёвой. Девушка при всплеске этого тёмного пятна болезненно морщилась и тихо стонала. Рядом стоящая пожилая блондинка тихо шептала:
– Танюша, что ж ты мучаешься, иди отлежись, да лекарство прими, и без тебя здесь обойдёмся. Да и операцию, наверное, отложить придётся. Видишь, Евгений Александрович не в себе?
