– Дядя, я пойду на воздух. Простите меня, но здесь так душно. Я буду ждать вас в аллее, возле памятника Бехтереву.
– Что ты, что ты, девочка! Потерпи, я сейчас, – и он засуетился, показавшись в этот момент таким жалким, испуганным и растерянным, что Андрею стало не по себе.
Он с первого момента появления этой совсем ещё юной девушки с грустными глазами понял, для чего хирург привёл её с собой. Она была особенной: её мысли были чисты, и сама она излучала что-то особенное, чистое, приносящее в душу спокойствие и умиротворение. Её глаза, полные печали и безысходной тоски, не убивали, а наоборот, давали необъяснимую надежду. Это было так странно, что Андрей, ещё не понимая, почему ему так хорошо, стал сомневаться, а так ли он могуч? Нет ли таких вещей, в каких ему не дано разобраться?
Он видел её болезнь, и напряжение его разума было огромным. Задыхалась не только эта хрупкая девушка – задыхался и сам хирург. Схватившись за грудь, он подбежал к окну, откинув шторы, хотел распахнуть его. Но посторонняя сила опередила его желание и, вырвав шпингалеты, распахнула створки настежь. Лучи вечернего солнца, наполнив оранжевым светом палату, заиграли мягкими бликами на предметах, принося другую атмосферу. Атмосферу неведомой силы.
Андрей отдавал всего себя. И если бы он не видел своих результатов, то потерял бы надежду.
Состояние девушки было таким безнадёжным, что требовало посторонней энергии. Искусственное освещение стало меркнуть. Накал в лампочках стал почти незаметен. Ворвавшийся воздух тугими потоками заметался по палате, разметав журналы и все бумаги по всему пространству комнаты. Девушка стояла в растерянности и смотрела испуганными глазами на Андрея, от которого шло необъяснимое свечение. Лампочки, резко вспыхнув ярким светом, одновременно хлопнув, взорвались, осыпав пространство мельчайшими осколками.
Хирург обернулся, из его груди вырвался вздох облегчения. Он счастливыми глазами смотрел на любимую племянницу, понимая, что парень отдал ей все свои силы. Он смотрел в её глаза и видел, что в них появилась давно угасшая искорка надежды. Он тут же бросился к ней. Отряхивая с волос осколки и не обращая внимания на кровь, выступившую на ладонях, обнял её и разрыдался, сотрясаясь всем своим телом. Затем, упав на колени, протянул руки к открытому окну, прошептал страстно:
– Господи, ну почему ты милостив к одним и так жесток к другим? Прошу тебя, господи, подними парня на ноги. Вдохни в его тело полнокровную жизнь! Ты это можешь – господи! – Он на коленях подполз к Андрею. Уронив на его грудь голову, затих, слушая ровное биение сердца.
Племянница подошла. Несмело тронув всхлипывающего дядю за плечо, тихо произнесла:
– Пойдёмте домой, не плачьте.
Он поднял на неё глаза, полные слёз, кивнул, молча, судорожно сглотнув слюну, стал тяжело подниматься. Он неимоверно устал, словно он, а не Андрей, отдавал все свои силы, но лицо его, светилось радостью.
Они ушли, а перед Андреем, всё ещё стояло его заплаканное лицо и большие испуганные глаза девушки. Он был счастлив, что подарил жизнь ещё одному человеку.
Кто даст на чудеса ответ?
Кто в мир чужой проникнет?
Я не хочу, чтоб таял бред,
Несущий предсказаний свет.
Надежду он во мне разбудит.
В дверь к Александру Анатольевичу постучали, и дрогнувший женский голос несмело спросил, можно ли войти. Пожилой психолог, скрипнув креслом, повернулся к приоткрывшейся двери и мягким, успокаивающим голосом произнёс:
