VHS (именно так: Вэ-Ха-Эс), или Не-законченная жизнь, суггестивный роман - страница 34
Не складывается…
Также и это лицо в зеркале.
Ломаная линия тонких бровей – романтик или мечтатель?
Короткая стрижка – спортсмен?
Но общая картина – скорее грустная, если даже не печальная.
Лицо мне не знакомо, и этих щек еще ни разу не касалась бритва: кожа гладкая и бархатистая, словно у младенца, лишь легкий темный пушок над верхней губой да иссиня-черные брови.
Глаза? Они-то, как раз мои. Я вижу, что это мои глаза… но лицо – нет, не моё!
Кто же ты такой, черт тебя подери?
Я негромко, но зло и от души, досадливо выругался. Тонкие губы в зеркале один к одному повторили артикуляцию популярного у мужиков матерного слова, – извини меня, Вера.
Дверь палаты широко распахнулась, и стремительно вошел доктор Сергей Андреевич.
– Ты его что, побрить собираешься? – спросил он весело. – Ему еще рановато.
И, обращаясь ко мне:
– Ну-ну, герой… как ты тут?
Похоже, других слов у этого доктора не было. И еще я подозреваю, что с этими словами он заходит в каждую палату – «ну-ну, герой, как ты тут?»…
Вера с зеркальцем отошла, а я продолжал тихо сходить с ума.
– Доктор, я тут давно … в коме?
– В коме ты, парень, не был, а без сознания пролежал… Вера, с какого он у нас?
– С прошлого вторника.
– А сегодня? Сегодня у нас снова вторник, – сам себе пошутил доктор. – То есть неделю, а если еще точнее, то целых семь дней. И чувствуешь ты себя, похоже, вполне удовлетворительно.
Настроение у доктора было если не игривое, то очень хорошее, он был энергичен, возбуждён и деловит, и, спустя несколько минут, я сообразил, почему – обход!
Он пролистнул мою амбарную книгу и мгновением позже, видимо, что-то понял.
Вопросительно повернулся к медсестре.
– Он пытался вставать, – выдавила она из себя.
– Нет-нет, пока рановато, – задумчиво проговорил доктор и углубился в свою (мою) амбарную книгу.
Держа ее в правой руке, он начал писать левой, как обычно – справа налево (или сверху вниз?), как это обычно делают левши. Вопроса моей попытки встать они больше не касались, а причина его энергичности или, точнее сказать, некой суетливости, повторяю, выяснилась через минуту.
Широко раскрылась дверь.
Вошли: профессор, тот самый постаревший Григорий Мелехов с густыми лохматыми бровями, и с ним студенты, те же пять человек, два парня и три девушки.
Доктор Сергей Андреевич прекратил свои записи, опустил руки по швам (книга с моей историей в правой руке, ручка в левой), и словно первокурсник у доски повернулся к вошедшим.
Профессор остановился напротив меня и взялся обеими руками за быльце кровати – длинные костлявые пальцы обернули хромированную трубу, округлились ярко выпирающие суставы и разгладились под кожей пухлые секунду назад прожилки толстых синих вен.
Студенты расплылись вокруг него, словно цыплята из-за курицы.
Мой доктор прочеканил:
– Михаил Карась, пятьдесят пятого года рождения, черепно-мозговая, дорожное происшествие, ретроградная амнезия…
– Так-так, батенька, – проговорил профессор, – очень интересно. И в чем она выражается, эта самая амнезия? – спросил он.
Спросил, впрочем, без всякого любопытства, дежурный вопрос, ответ на который предназначался студентам.
– Не все помнит…
– А что помнит? – снова спросил Мелехов и перевел взгляд на меня: – Что вы помните, молодой человек?
Вопрос не поставил меня в тупик, поскольку я сам себе его уже не раз задавал.
Но я ответил не сразу.
Как воспримут мой ответ эти люди?
И что я должен им сейчас ответить?