Это была еще одна лаборатория. Аппаратуры в ней оказалось немного, да и та смотрелась непрезентабельно. Как и сотрудник, копавшийся в углу с антикварным прибором.
– Вам кого? – он повернул голову.
– Вы Дудинский? – вопросом ответил человек в сером.
– Я, по какому делу? – Дудинский с недоверием оглядел незнакомцев.
Человек в сером вынул удостоверение.
– Мы из службы безопасности.
– Какой, простите, безопасности? – Дудинский сощурился.
Стало заметно, что он не так прост, как кажется. Как и лаборатория – в дальнем углу виднелись коробки, надписи на которых означали явный хай-тек.
– Той самой… – человек в сером, не дав рассмотреть документ, протянул распечатку.
– Вам знакомы эти записи?
Дудинский взял стопку.
– Чертовщина какая-то… коитус, либидус… по-моему, вообще не наш профиль.
Человек в сером перевернул лист и показал фамилию.
– Автора тоже не знаете?
Дудинский пожал плечами.
– Работал у нас… у них, недолго. Может и сейчас там. А зачем он вам?
Реплики, которые давались ему отчего-то с трудом, прервал звонок. Он тут же снял трубку.
– Да, я… Погоди, тут пришли… – договорить не успел. Один из вошедших нажал клавишу аппарата. Официальная часть визита закончилась.
Обед продолжался.
На подходе к вахте человек в сером сдавил Дудинскому руку. От нажатия импульс направился в мозг и предплечье ослабевшего вдруг завлаба. С выражением благости на лице Дудинский проследовал с провожатыми к выходу.
Андрей проводил взглядом леща.
Парение в воздухе оказалось финалом. Головин достал им путевки в профилакторий, попросил не болтать об опытах и уехал.
Появилось время прийти в себя. Случай с невесомостью перевернул все с ног на голову. То, что выглядело безумием, дало результат, к которому они оказались причастны. Ощущение было, словно при зачислении в космонавты.
По возвращении в общежитие выяснилось, что это не так. Паганелево оборудование пропало. Исчез и сам Головин. Не звонил и на звонки не отвечал. Ночевать приходил лишь периодически, объясняя занятостью в лаборатории, по которой все больше отмалчивался. Или врал, неумело и без стеснения.
И они задергались. Затея, в которой никто из них ничего не смыслил, кажется, зацепила. Непонятно чем… впрочем, понятно, скорее всего интригой. А еще было то, в чем они себе не признавались – хотелось снова поймать невесомость. Было в этом что-то от наркозависимости. Кто-то подсаживается на иглу, кто-то на одноруких бандитов, они подсели на невесть что.
Из всех способов разобраться был известен только один – тот, с которого все начиналось. В субботу Головин был пойман, уболтан и усажен за стол.
Выпив несколько раз за науку, они стали спрашивать. Аспирант отнекивался, пытался прервать застолье, но угроз отправиться на дискотеку испугался больше. Это его и сломало – на энной порции студенческого коктейля Паганель покривел окончательно.
– За нааауку… – произнес он, обведя собутыльников разнофокусным взглядом. – Только смотря какую.
Слово за слово, и прояснилось. Что не такой уж он неблагодарный, и рад бы ребятам помочь, но тема теперь закрытая. И не совсем уже чтобы гражданская.
Чего-то подобного Андрей ожидал. Начавшееся с рассказов о разрушении мостов от резонанса с идущими в ногу солдатами рано или поздно должно было закончиться разрушением тех же самых мостов.
На этом тосты кончились.
И вообще все закончилось. Головин растворился в воздухе – непонятно, лег спать или просто исчез. Андрей хотел пожелать ему что-нибудь на прощание, но слов не было. Маша, веселившаяся весь вечер, успокоилась и констатировала:
