Приглашать дважды меня не пришлось, ведь там была и Моямарусечка, способная скрасить любые тяготы совместного существования с Августой.
С самого начала Августа ошарашила меня просьбой не отлучаться далеко за калитку, потому что «там ходят разные люди». Она подчеркнула голосом слово «разные». И я снова подумала, что Августины странности – свидетельство неведомой, но прогрессирующей душевной болезни.
Впрочем, загородная жизнь с Августой оказалась не обременительной, а в чем-то приятной. Хозяйством она занималась сама, я только бегала в соседний сельмаг за продуктами. Огорода не было. Вместо него Августа разбила возле крыльца клумбу, на которой росли бледные, опрятно-небрежные, «расхристанные» (Августино выражение) пионы, цветом напоминающие цвет оперенья Моеймарусечки.
Вот этим пионам, избыточно роскошным, клонящимся под собственной тяжестью, Августа и посвящала все свободное от готовки обедов и чтения книг время.
Клетка с Моеймарусечкой висела на вбитом в потолок толстом крюке возле окна Августиной комнаты, которую тетка временно уступила мне. Мера предосторожности с крюком была не лишней, потому что к нам во двор частенько наведывался бандитской наружности соседский кот, завидев которого еще издали, Моямарусечка топорщила крылья и мрачно изрекала: «Душегуб» – неизменно Августиным хрипловатым голосом.
Несколько взятых с собой книжек по школьной программе я быстро одолела и переключилась на томик былин и сказок, оставшийся на полке, видимо, еще от прежних хозяев.
– Детство решила вспомнить? – поинтересовалась Августа, застав меня за этим чтением. – Ну-ну… А известно тебе, кто настоящий герой русской сказки?
Выбрать между Иваном-царевичем и Иваном-дураком, зная теткину стервозность, было не сложно:
– Иван-дурак.
– Дудки. Слишком простое решение. – Августа закурила и ее серебряные браслеты, тихо звякнув, спустились от запястья к локтю. – Белый бычок, вот кто. Сказку про Белого бычка знаешь?
Про Белого бычка я знала только поговорку. Но теперь, после Августиного вопроса, мне вспомнился вдруг бычок из стихотворения Барто. Я представила, как идет он, качаясь, по доске, которая вот-вот оборвется, идет в страхе, что сейчас упадет, но не падает, и пытка эта повторяется до бесконечности… И еще я вспомнила, что в скотоводстве бычков оставляют одного-двух «на развод», а остальных забивают, отсюда и появляется в магазинах нежное мясо – телятина.
Тетка разглядывала меня, довольная произведенным впечатлением.
Но вполне вероятно, что мысли мои были не результатом Августиного коварного, с тайным расчетом заданного вопроса, а игрой моего собственного расходившегося воображения.
С воображением у меня и всегда было «все в порядке» (выражение отца), но в то лето оно действительно «расходилось». Не знаю, что было тому причиной: свойства натуры или гормональные бури, сотрясавшие мой организм.
Каждый вечер, когда начинало темнеть, я забиралась на лестницу, приставленную с наружной стороны дома к чердаку, и смотрела, как проступают в небе звезды. Для таких наблюдений хороши были безлунные, самые черные ночи августа, когда твердь земная и небесная сливались, и кругом был космос, и ничего больше.
Я рассматривала звездное небо так же внимательно, как моя тетка Августа рассматривала рентгеновские снимки.
– Что ты делаешь на лестнице? – спросила Августа, застукав меня во время ночных посиделок.
