Наступившую тишину нарушал только треск костра. Я нашел взглядом тлеющий в его сердцевине уголек и некоторое время наблюдал за его янтарным мерцанием. Я снова видел лазерный огонь, полосующий грязь, и изуродованное лицо Джимми де Сото. Эта картина всплывала в моей голове бессчетное число раз, но я так и не смог к ней привыкнуть. Какой-то идиот как-то сказал, что время лечит все раны, но в его времена еще не было посланников. Наша подготовка посланников включала в себя фотографическую память, и уход из Корпуса не помогает от нее избавиться.
– Ты знаешь что-нибудь об Инненине? – спросил я.
– Разумеется, – было бы странно, если бы не знала: Протекторат не так часто получал по морде, так что, когда это случалось, новости разлетались быстро, даже и на межгалактические расстояния. – Ты там был?
Я кивнул.
– Я слышала, что все погибли в результате вирусной атаки.
– Не совсем так. Вся вторая волна, да. Вирус запустили слишком поздно, чтобы накрыть первый плацдарм, но какая-то его часть просочилась через коммуникационную сеть и поджарила бо́льшую часть оставшихся. Мне повезло. Мой коммуникатор был неисправен.
– Ты потерял товарищей?
– Да.
– И подал в отставку?
Я покачал головой:
– Был списан по инвалидности. Психопрофиль показал непригодность к службе в Корпусе.
– Ты же сказал, что твой коммуникатор…
– От вирусной атаки я не пострадал, меня вывело из строя то, что случилось после, – я говорил медленно, стараясь не растревожить осевшую в глубине горечь. – Была назначена следственная комиссия – об этом ты, должно быть, тоже слышала.
– Они предъявили обвинение Верховному командованию, так?
– Ну да, и обвинение продержалось минут десять. После чего дело закрыли. Вот примерно тогда я и стал не годен к службе в Корпусе. Можно сказать, у меня произошел кризис веры.
– Очень трогательно. – Вспышка гнева израсходовала силы Вардани, ярость в ее голосе внезапно сменилась усталостью. – Жалко, что он недолго продлился, да?
– Я больше не работаю на Протекторат, Таня.
Она кивнула на мой китель:
– Эта униформа говорит об обратном.
– Эта униформа, – я прикоснулся к черной ткани и поморщился, – исключительно временное явление.
– Не думаю, Ковач.
– На Шнайдере такая же, – напомнил я.
– Шнайдер… – его имя неуверенно слетело с ее губ. О том, что его зовут не Мендель, она определенно услышала впервые. – Засранец твой Шнайдер.
Я повернул голову в сторону шаттла. Грохот, доносившийся оттуда, явно был неоправданно громким. Методы, которыми я вывел Вардани из ступора, Шнайдер воспринял довольно болезненно; еще меньший восторг вызвала у него просьба оставить нас у костра наедине.
– Вот как? Я считал, что вы с ним…
– Ну… – с минуту она молча смотрела на огонь. – Он привлекательный засранец.
– Ты знала его до раскопок?
Она покачала головой:
– До раскопок никто никого не знал. Обычно просто получаешь назначение и надеешься на лучшее.
– И ты получила назначение в Дангрек? – спросил я небрежно.
– Нет, – она поежилась, словно от холода. – Я мастер Гильдии. Могла остаться на равнине, если бы захотела. Я сама выбрала Дангрек. Остальные в команде были скребунами, которым выбирать не приходилось. В причины моего прихода они не поверили, но были молоды и полны энтузиазма. Наверно, подумали, что даже раскопки в компании эксцентрика лучше, чем никаких раскопок.
– А что у тебя были за причины?
Наступила долгая пауза, во время которой я мысленно проклинал себя за оплошность. Мой интерес был искренним: о Гильдии археологов я знал только по популярным изданиям, пересказывающим основные моменты ее истории и нечастые успехи. Мне не доводилось встречать мастера Гильдии прежде, а то, что смог сообщить о раскопках Шнайдер, по всей очевидности, он почерпнул из постельных разговоров с Вардани и переврал из-за поверхностности собственных знаний. Мне хотелось услышать полную версию. Но если Таня Вардани чего-то и успела хлебнуть с избытком во время своего заключения, то это допросов. Даже та крохотная толика настойчивости, что проступила в моем голосе, должна была подействовать на нее как разорвавшаяся бомба-«мародер».
