Вихорево гнездо - страница 28

Серп месяца светит в окошко,

Затерялась в полях моя крошка.

Не вернулась домой, повенчалась с зимой.

След простыл, снег замел пеленой.

Ветер морозный девичьи ленты сорвал,

Час в землю пасть ее уж настал.

Плакала, плакала моя крошка,

Инеем слезы застыли немножко.

Синюшные пальцы не отогреть.

Губы целуй не целуй – им не петь.

Горюшко, горюшко моей крошке,

Смерть к ней пришла не понарошку.

Подкралась к старине Рассету девица и, не смотря тому в глаза, протянула венок свой. Принял он подарок бездумно, зырк, а то и не венок вовсе, а гнездо птичье, из веток омелы сплетенное. Блестят речным жемчугом белоснежные ягоды, и три яйца покоятся на дне. В миг треснули яичные скорлупки. Оборвалась песнь. Сомкнулся туман. Перерезал серп нить. Улыбнулась Морана, жатву приняв.

А по утру пропели петухи, да некому было затушить фонари.

↟ ↟ ↟

Загребая пальцами дрожащими землю, силилась Юшка откашляться от жижи смрадной. Чаялось, вылакала баггейн добрую половину трясины, и та вот-вот польется из ушей. Небрежно утерев губы, Юшка кинула полный ненависти взгляд на лежащее рядом тело. Тело не подавало признаков жизни, но оборотень чуяла, та в ней пока теплилась. Плескалась на донышке, ровно как и марь в легких.

Еще один. Всех вас тянет сюда. Сирые, убогие, пропащие души! Баггейн отчаянно схватилась руками за голову. Пробежала пальцами по влажным спутанным кудрям. Обхватила рога. Как ей хотелось вырвать их из черепа и вонзить прямиком в грудь тому, кто не утоп в болоте. Всадить до основания, покуда не лопнет тонкая кожа и не польется кровь потоком нескончаемым, наполняя собой болото. Разорвать на мелкие кусочки и сожрать. Чтоб ни одна косточка не досталась поганой нежити. Чтоб ничего не досталось Ему! Серые глаза Юшки на миг вспыхнули отражением безумия – душным и болезненным, но тут же потухли. Она зверь обученный рвать за глотку. Выслеживать. Догонять. Убивать. Охранять. Послушная марионетка. Тряпичная кукла. Внутри которой опилки и ничего более. Ничего.

Саданула Юшка парня кулаком в живот и спешно на бок перевернула. Охнул незнакомец, содрогнулся и исторг из себя воду тухлую. Когда корчи прекратились, медленно моргнул стекленеющими глазами. С трудом перевел их на оборотня, тщетно пытаясь свести в одной точке. Похоже, узнал. Собрав остатки сил, он почти беззвучно прошептал:

– У вас такие красивые рога…

Изо рта плеснула тина, темными разводами обволокла подбородок. Парень затих. Юшка бессильно опустилась рядом. Подтянула к груди острые колени и разрыдалась. Ее плачу подвывали окрестные вытьянки. Души не упокоенных умерших выли, моля схоронить их кости. О чем молила баггейн, ведала она одна.

↟ ↟ ↟

Теплый аромат душных снов окутывал. Немного сладкий, как запретные ягоды ежевики. Немного горький, как дым полыни. Дурманил сродни перебродившему вину. Будил глубоко запрятанные воспоминания. Болезненная память – ранка, что едва начала затягиваться, как с нее содрали корочку. Аромат дразнил утерянными чувствами. Тоской по дому.

Пыля любила свою семью. Отца с его широкими плечами, на которых так весело каталась в детстве, и сеточкой морщин в уголках насмешливых глаз. Тихую мать, что снисходительно улыбалась, гладя солнечных зайчиков, скачущих в волосах дочери. От нее всегда пахло корицей и свежим хлебом. Пыля любила их старый дом, окутанный призраками прошлых поколений и душным запахом цветов вперемешку с пылью. Она любила свою жизнь.