Вихорево гнездо - страница 7

Мирно ехала травница меж огороженных пастбищ и поросших высокими деревьями рощ, где на самых верхушках тиса скакали проказливые белки, суетливо пополняя закрома припасами, и щебеча порхали хохлатые синицы. Веяло от корзины со странным бельем березовым мелом. Запах чистоты. Смыло мыло грязь. Смыло мыло и Пылину суть. Чужие натруженные руки, того не ведая, стирали ее секреты. Утекали те с мутной, пенной водой, лопались радужными пузырями. Некогда тайны девушки смывались не столь легко. Они требовали пролитой крови. Отозвалась тупая боль в ребрах. Спохватилась Пыля, что прижимает ладонь к груди. Медленно и глубоко задышала. Промозглый воздух горчил на языке, отдавался в висках стук сердца. Удар за ударом. Удар. Мир в сполохах алой боли. Нет, то было давно! Настолько давно, что и не с ней.

Твердо мотнула Пыля головой, упал капюшон на плечи. Разметались ржаные пряди. Захлестали шелковыми плетками по побледневшим щекам. Смыло все волны времени. Но коварно море памяти: порой выбрасывает оно на берег давно схороненное на дне. Не нужны Пыле те клады. Проклят каждый из них. Как и она сама. Но разве то повод горевать?

Жила травница за хуторами, у самого края раменья19, на берегу Жабьего Хвоста – узенькой речушки, коя впадала в Козлиную реку. По первости косились местные на пришлую девку с едва скрываемым недоверием. Негоже бабе одной коптить небо вдали от жилых сел, тем паче в таком месте. По преданиям народным, заброшенная мельница – есть место обитания нечистой силы. Под мельничным колесом живет водяной, русалки моют волосы в ее водах, на столбах сидят анчутки20, а на крыше – ырка21. Водяные фейри празднуют там свадьбы и затащить к себе незадачливого прохожего им ничего не стоит. Добрый люд старался обходить пустые мельницы стороной.

Долго ли, коротко ли, а удалось Пыле людей к себе расположить. Таяли тонкой ледяной коркой чужие опасения под лучами поступков добродетельных. Вскоре и слух расползся по округе, мол: неподалеку от деревни Сент-Кони обосновалась приветливая травница. Заказчиков прибавилось. Кончили девице задавать вопросы неловкие, на которые та не знала, как ответить, не солгав или солгав половчее. Прекратились и косые настороженные взгляды. К Пыле стали тянуться, а ей было по сердцу помогать.

Ближе к лесу Сивуня ускорил шаг. Раньше прочих примечала скотина чуткая шум воды падающей, скрип несмазанного мельничного колеса и запах тины. Прекрасно знал бык путь к дому родному и всяк раз сворачивал на нужную дорожку до рывка вожжи. Дома-то ждало Сивуню свежее сено. Грешно не поспешить! Позади телеги тестом подошедшим разбухал туман из низин. Пройденная дорога тонула в молоке.

Мельницу-колесуху стало видать издалека. Стояла та ровнехонько на границе леса с полем, разделенной темной лентой реки. Высокие бревенчатые стены, маленькие окошки, желоба на тонких ножках-спичках и плотина с заросшим омутом. Чуть ниже речного русла труженики бобры возвели собственную запруду с хаткой, разлив омут в целый пруд. Неподалеку от оного растиралась крошечная полянка, частично поросшая малинником, куда Пыля любила наведываться летом лакомиться сладкими ягодами. Вдоль берегов Жабьего Хвоста буйно росли огромные лопухи, колючий чертополох и кислый щавель, местами дикая жимолость и крыжовник. Спуститься к реке, не ободравшись, удавалось не везде и не всегда.

Не к чему было травнице торопиться. Распрягла она быка, потрепала по густой челке, скормила остатки каштанов жареных, к которым прожорливая животина принюхивалась всю дорогу с укором, и отправила гулять по округе. Слыл Сивуня первым парнем на деревне. Колокольчик заговоренный на мощной бычьей шее звоном своим отпугивал зверей хищных да нечисть дурную. Вкусив «неуязвимость», бык сам сделался главным ужасом сих земель. Оставалось Пыле пожимать плечами: чем бы скотинка ни тешилась, лишь бы никто не сожрал.