– Это из-за неё? – ровный голосок Зиновии выдернул его из мыслей. Револьд поёжился: никому неприятно, когда кто-то дознаётся до сокровенности помыслов. – Ты ещё к ней что-то испытываешь.
Последнее прозвучало не вопросом, а твёрдой уверенностью. Но, опять же, ни капли упрёка или намёка на ревность.
– Какая разница, из-за чего или кого? – Огонёк подступившего гнева, опасная искорка вспыхнула во взоре серых глаз. Ещё чуть-чуть и грозы не миновать.
– Проглоти это уже, перевари и шагай дальше. Эмоции и застарелые чувства – помеха в достижении цели. А ты ещё не забыл, кто твоя цель?
Зиновия и не думала поддаваться на огонь в его глазах, не такая дура, как вертихвостка Луция. Ту сгубила импульсивность и необдуманность. А когда идёшь в жерло вулкана, каждый шаг следует подвергать контролю, пускай он дается через силу, через задушенный гнев в горле, – игра стоит свеч. И Револьдова свеча ярко догорит над жерлом её вулкана, до последней капельки.
Она встала с низенького кресла, которое поставили посреди зала по велению хозяина. Не прибавляя ничего лишнего и не удостоив любовника и тенью взгляда, женщина направилась к парадной двустворчатой двери, волк незамедлительно поднялся на лапы и неторопливой рысцой зашагал за госпожой. В дверях Зиновия задержалась, пропустив прислужника, её прямая, величавая фигура встрепенулась, точно птица после долгого сна, затем двери сомкнулись за куртизанкой, Револьд остался один, в тишине пустого зала.
В отличие от Белого волка, его Волчий пёс не имел привычки следовать за господином всюду и везде. Ещё при составлении договора оба условились о разумной доле присутствия каждого в жизни друг друга. Волкодлак уже вторую ночь кряду не казал носа: как догадывался Револьд, у его приятеля очередной гон; прислужник незадолго до того как кануть в неизвестность, болтал что-то о новенькой волчице, встреченной им у реки в зарослях багульника.
Но сейчас Волкодлак всё равно ничем помочь не сумел бы союзнику.
Револьду вспомнился вихрь в Красной комнате, то бессилие, бушевавшее внутри. И кинжал-то он кинул в порыве необъяснимого отчаяния, скорее от злости на себя, чем на мальчишку. А ведь и всеслух мог не добраться назад, если серебреное остриё его достало. Об этом он размышлял не меньше. Не этого ли он и опасался? Узнать, что все его чаяния загубил обычный кинжал, пущенный им же самим. Не только.
Увидеть лицо той, которую он проклял. Как ни крути, а ведь именно Луции удалось то, к чему стремились многие женщины, но тщетно. Пятнадцать лет он никого не подпускал к своему сердцу, дозволяя телу разрядку с шлюхами разных мастей и, приняв за правило, не повторяться. Настырная девица с волосами цвета меди в вишнёвый отлив и прилипчивым запахом корицы с миндалём, сумела подобрать к его сердцу особый крючок, очаровав и практически подчинив себе са́мого влиятельного вурдалака почти на два года. И что говорить, в её любовь он верил, хоть сам кутал в эту самую любовь своё рубцеватое сердце. Так было удобно и ему и ей, как ему казалось.
Наверное, Зиновия права. Пора шагать дальше. Что сделано, то сделано, хотя он бы всё сделал – повернул время вспять, если бы ему предоставили такой шанс, лишь бы остановить свой язык и не дать Табу Слова оплести паутиной девичий ротик; кончики его пальцев столько раз ласкали её нежные, пухлые губки, а те в ответ всегда мягко льнули.
