Вот и помчался к окну Матфей, раздосадованный дополнительным источником шума, надеясь, что мать ничего не услышит. Он отдёрнул занавеску и обнаружил то, что и ожидал увидеть – Гамаюн молотил клювом по стеклу с частотой, которой мог позавидовать барабанщик. Как только ворон понял, что его усилия замечены, барабанная дробь тут же прекратилась.
– Слушай, приятель, когда-нибудь стекло не выдержит твоего напора и разлетится к чертям. Ты бы лучше по раме колотил или карнизу что ли, – полушёпотом процедил Матфей, приоткрыв окно и впуская ворона. – Мы же недавно расстались, и ты вроде бы не собирался возвращаться сюда до вечера. Что-то случилось?
– Если бы я не знал, что ты так невоспитан, то решил бы, что ты не рад мне, – с незыблемым апломбом раскатисто прокаркал Гамаюн. – Я твой союзник и вольный, мне не нужно заведомо уведомлять тебя о своих визитах. Это унизительно и лишне.
– Я рад тебе, но буду признателен, если ты не будешь шуметь, – шёпотом попросил юноша и тут же пояснил, – родительская спальня напротив моей комнаты. Нам же не нужны лишние проблемы?
– Ты прав, молодой человек, – согласился ворон и заговорил тише, – но обстоятельства несколько изменились. Поэтому я здесь.
До сего момента Сеера недвижно возлежавшая на подушке как на пьедестале, словно египетская кошка в древнем храме, поднялась и сошла с нагретого ложа, предпочтя перекочевать на колени человека, который устало плюхнулся на постель. Рарог осторожно высунул голову из своего укрытия внизу, считая разумным оставаться до поры под кроватью.
– Что произошло, Гамаюн? – спросил Матфей. Его ладони опустились на гладкую шёрстку кошки и рассеяно принялись гладить её голову и спинку, в ответ раздалось довольное мурлыкание.
– Когда мы распрощались в парке, по пути обратно ты ничего необычного не заметил? – поинтересовался ворон, он был крайне чем-то обеспокоен, его глаза потемнели и стали черны, как шкурка Сееры.
– Даже не знаю, – задумчиво произнёс Матфей, поглаживая навострённые кошачьи ушки. – Не считая одного наглого типа, ничего.
– Что за тип? Расскажи подробнее, – потребовал Гамаюн, его хриплый голос наполнился волнением и тревогой, как в тот день, когда он выяснил, что Матфей – необычный демон.
– Да какой-то никакой, серый. В первый раз встречаю человека одетого во всё серое, – заметил Матфей и тут же нахмурился. – Безликий тип. А вот птица его была сущая гадость. Грубила, обзывалась. Противная сова.
– Что?! Ты сказал сова? – встрепенулся Гамаюн, гладкие, аккуратные пёрышки на голове и шее птицы тут же взъерошились, как у ежа иголки. – А точнее? Филин?
– Не знаю, я не разбираюсь в совах. Может, и филин. У неё ушки были, – неуверенно отозвался юноша. – А что не так с совой-то?
– Ой-ой-ой! Ой-ой! – раздался испуганный возглас из-под дивана. Саламандр снова забился в своё укрытие, выдавая писклявые завывания – ну точь-в-точь азбука Морзе.
– Дьявол Вездесущий! Да всё не так! – прокричал Гамаюн, тотчас позабыв об обещании не шуметь. – Матфей, это же филин праведника!
– Только не это! – кошка напряглась и вздрогнула на коленях.
– Какого праведника? Того в сером? – переспросил юноша. Неприятный холодок прошёлся меж лопаток, хотя Матфею было даже жарко после полуходьбы-полубега домой.
– Да. А ты думал, что сотрудники этой службы ходят в чёрном? – с иронией произнес ворон и издал клокочущий звук, который однозначно означал нечто неприятное, но непереводимое на человеческий язык.
