Шеф Аршакович демонстративно запер дверь отдела на ключ, потом взял оба бокала и предложил:
– И знаете что, Веронечка, а нам ведь будет намного удобнее не здесь, в отделе, а в моем кабинете, там можно расположиться за журнальным столиком, удобно посидеть на диванчике…
Вера сразу оценила ситуацию. На низеньком стеклянном журнальном столике уютно расположились два изящных бокала, ждала их только что распечатанная большая шикарная коробка итальянских конфет, тонко порезанный апельсин на тарелочке, а в высокой узкой вазе, привезенной шефом из Италии, снова источали аромат розы – на сей раз четыре темно-красных и одна чайная.
Жаль только – не изучила она до сих пор искусство составления икебаны и язык цветов, а неплохо бы знать его! Но… о чем тут говорить – в сущности, все ясно. Смелость, хитрость, внезапность. Качества хорошего руководителя? Или соблазнителя?
Но… Еще есть время просто сказать нет и уйти. Ну зачем ей осложнения с собственным начальником? Да в том-то и дело, что говорить нет она никогда не умела. Девочка, выросшая в интеллектуальной научной семье, она не оказывалась до замужества и рождения ребенка в полосе жизненных бурь, вырывавших нервы с корнем, но зато учивших преодолевать серьезные коллизии, выходить из затруднительных положений и пикантных ситуаций, пресекать манипулирование, четко обозначать пределы внутреннего личного пространства, отказывать. И теперь Вера, во многом оставшаяся этой наивной девочкой и до сих ни разу не попадавшая в столь щекотливое положение, совершенно растерялась – она не знала, как поступить. К тому же шеф все больше нравился ей.
Павел Аршакович усадил её на диванчик, снял пиджак («Сняла решительно пиджак наброшенный»… – почему-то припомнилось Вере), ослабил галстук, придвинулся, нежно, обволакивающе обнял её за плечи, обдав чувственным ароматом дорогого парфюма, долил в бокалы еще немного вина, произнес обволакивающим шепотом:
– Cin-cin, Веронечка… Ведь так твои итальянцы чокаются, верно?.. Вот и мы… Выпьем по бокалу Inferno – и заполыхаем в Аду… с тобой вместе – в аду страсти!
Она видела все происходящее слегка отстраненно, словно в кино, в сильно замедленной съемке. Как банально он выражается, какой налет пошлости – и в то же время как все продумано, уютно, с какой заботой подготовлен их tête-à-tête.
Надо же… А ведь Машка-то прямо как в воду смотрела… и предупреждала её, и именно сегодня.
Шеф еще чуть-чуть подогрел голос, и стал он теплым-теплым и мягким, бархатным. Аршакович чокнулся с ней, отпил немного этого божественного напитка, взял ее бокал, пригубил вино оттуда, где пила она, поставил оба бокала на низкий журнальный столик. Потом взял из коробки конфету, положил в рот Вере, посмотрел прямо в её глаза обволакивающим, проникающим взглядом – и тут же впился в ее губы долгим и сладким, тягучим, как ириска «Золотой ключик», и обжигающим поцелуем.
– Сладко как, правда, Вероня… и ты сладкая… Отдай мне твою сладкую конфетку, – простонал Аршакович, содрогаясь в неудержимо приближающихся конвульсиях страсти, и всосал ее в себя.
«Избитый прием опытного сладкого ловеласа – но ведь работает… хотя и попахивает цинизмом», пришла в голову Вере последняя здравая мысль.
А затем шеф Аршакович решительно снял рубашку, стремительно опрокинул ее на диван, не отрываясь от ее губ и жадно шаря по ее телу умелыми горячими руками, моментально и как-то незаметно, ловко – она даже сама и не заметила как – снял с нее кофточку, расстегнул юбку.
