– Еще он нас с тобой с кем-то сравнил, – добавил «нарядила». – Только я этих фамилий не помню. Какие-то не наши. Ну да черт с ними. Скажи, подписываешься ко мне в соавторы?
Ленька неожиданно расстроился. Из всего сказанного он понял, что, во-первых, у него отбирают, пусть только наполовину, роман, и испытал авторскую ревность. А во-вторых, и это самое главное, такая желанная смерть (где он еще найдет такую!) откладывается на неопределенное время. Ему захотелось взорвать эту вселенскую тишину криком: «Никогда-а-а! Ни за что-о-о-о!», но привыкший отвечать именно тем словом, которым спрашивают, он как можно тверже сказал:
– Подписываюсь…
– Марьяж! – воскликнул «нарядила» и блеснул приятнейшей клыкастой улыбкой.
Дальнейшие события в лагере разворачивались таким образом. На следующий день на сходке «первой пятерки», как на заседании в Минюсте, было решено, что все манипуляции «нарядилы» с Ленькой подпадают под определение «выпаса фраера». Дело это считалось святым, и никто не имел права в него вмешиваться. Таким образом, визит начальника пайка к Мишарину и его откровения были признаны нарушением основы основ. За это «Крылатый» был лишен всех должностей и званий, отправлен на общие работы, где вскоре стараниями «нарядилы» погиб «в героической борьбе за план».
За это время сам «нарядила» отправил роман по инстанции и с волнением ожидал ответа.
Ждать пришлось недолго. Грянула «Ворошиловская амнистия».
– Э-э-э… Это была страшная амнистия, Миша, – прервал рассказ Виксаныч. – Сотни тысяч уголовников были выпущены на свободу. Большинство из них в скором времени вернулись в родные места, но перед этим они натворили столько бед по всей стране! Представь себе, в Одессе среди бела дня в центре города был повешен начальник городской милиции. Но вернемся к Мишарину. Он просидел еще четыре года. Политических не амнистировали. Только уголовников. Однако благодаря устранению «Крылатого» и тому, что вновь возвращающихся уголовников он встречал как старожил лагеря, его авторитет оставался непоколебимым, и эти годы Ленька провел относительно спокойно. Наконец и его реабилитировали. А дальше начались события, тайну которых Мишарин не знает до сих пор.
В канцелярии лагеря, где ему выправляли документы, Леньку спросили, куда он хочет ехать. Он задумался. Незадолго до этого Мишарин узнал о смерти своих родителей. Встречаться с друзьями-журналистами, которые его когда-то предали, он не хотел. А больше в Москве у него никого не было. И он назвал Ташкент. Там жила его дальняя родственница по отцу. Там он решил начать жизнь заново.
Однако в Ташкенте Мишарина ждало еще одно разочарование. Дверь по знакомому адресу открыл незнакомый мужчина и сообщил Леньке, что его родственница умерла пять лет назад. Такси еще не успело отъехать от дома, и Ленька вернулся на вокзал.
Там он долго разглядывал расписание поездов, гадая, в какой город ему махнуть. Трижды использовав приемчик с закрытыми глазами, он тыкал в расписание и трижды попадал на Москву. Тогда, решившись, он взял билет и сел в московский поезд.
На Казанский вокзал поезд прибыл с опозданием на 24 часа! Пассажиры охали и ахали, беспокоились: встретят ли их? Только Мишарин был абсолютно спокоен. Его встречать было некому.
– Ба! Ну наконец-то! Сколько можно тебя ждать! – Мощные объятия едва не задушили Леньку. Его крутили, вертели, мяли, хлопали по спине так, что он совершенно был сбит с толку.
