– Какую винУ? – удивилась Раиса Ивановна.
Эйнштейн подробно описал:
– Французский коньяк “Hennessy Beaute du Siecle”. Выпущен партией в сто бутылок. Бутылка упакована в алюминиевую шкатулку и украшена двумя бусинами из венецианского стекла.
– Издеваетесь, – вымученно улыбнулась Раиса Ивановна.
Она ещё не оттаяла, но бархатный голос уже подточил её многолетние льды.
– Я восхищаюсь вами! Вы – дама моего доверчивого сердца. Суровая завоевательница моих дум. Нам надо отпраздновать вашу победу!
– Ох! – забеспокоилась женщина. – Можно вас пригласить по такому случаю?
– С удовольствием.
– Можно завтра? В одиннадцать утра?
– Буду. В одиннадцать. Что с собой захватить? Фрукты, шоколад, цветы?
– Ничего не нужно. Я сделаю пельмени.
На этом разговор закончился. Связь отключилась, и она застыла с нелепой улыбкой. Так и стояла, ошарашенная и счастливая, облипшая мокрым снегом и похожая на снеговика с крутыми бабьими боками и большим красным носом.
А когда, продрогшая и усталая, добралась до маршрутки, то, перед тем, как заснуть, тихо прошептала: “Спасибо Тебе, Господи, Боже мой, за то, что я в тепле, в транспорте и завтра целый день буду не одна!”.
Глава 6. Растрата нерастраченных чувств
Раиса Ивановна вышла на пенсию. Тридцать лет она возглавляла министерство. Тридцать лет была деятельна и активна. Но наступил момент, и её отправили “на заслуженный отдых”, а дело всей жизни передали молодому, хитрожопому и вредоносному Мухожуку.
Пожаловаться было некому, потому что не было ни семьи, ни друзей, ни подруг. Даже соседей не было. Она проживала на гектаре дорогой элитной земли одна в двухэтажном доме. Не боялась ни грабителей, ни насильников, ни Бога, ни чёрта! Правда, дом был под круглосуточной охраной, и два раза в неделю к ней приходила прислуга.
Остальное время она была одна.
Сидела у камина, читала книгу, пила вино и часто одурманенная спиртным, отключалась от реальности.
Погрузившись в короткий муторный сон, неожиданно просыпалась и с удивлением обнаруживала, что сидит в кресле. Огонь в камине погас, а вокруг одинокая бабья участь.
Она поднималась и брела в спальную, чтобы залечь до утра и забыться хмельным сном.
По утрам болела голова. Она пила кофе, завтракала тем, что приготовила прислуга, и опять садилась у камина. Ей не хотелось выходить в мир, где висело злое белёсое солнце, а земля была покрыта настом.
К ночи похолодало и выпал снег. Мир изменился. Стал уютным, заснеженным и доброжелательным.
Употребив немало водочки и основательно закусив телятиной, она вышла на крыльцо. Её встретила звёздная, скрипучая и необыкновенно ясная ночь.
– В лесу родилась ёлочка. В лесу она росла…
Пробороздив сугроб и остановившись у голубой ёлочки, она украсила её разноцветными шарами и сверкающими гирляндами.
– И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла…
Вдруг она замолчала. Её плечи затряслись, челюсть отвисла, и она осела в сугроб. Завыла, как старая одинокая волчица.
– Ой, мамочка, дорогая! Никого не было у меня роднее. Никто меня не люби-и-л. Никто не жале-е-л. Никто не прощал оби-и-д. Прости ты меня, недотёпу стоеросовую!
Платок сполз с головы. Пуховик распахнулся, и холод пробежался по застарелому телу.
– Вот замёрзну, и никому меня не будет жалко, – плаксивым голосом произнесла она и осмотрелась.
Вокруг не было никого. Только белый искрящийся снег, лунный свет с жёлтым сиянием и переливающийся перламутр на красной черепичной крыше.
