Воздух был чистым, напряжённо звенящим. Во всём улавливалось приближение Рождества, обещание колокольного звона, рождественского гуся и сладких пирогов.
Ей стало легче: завтра праздник.
Да и мать её, наверное, простила. Мать всегда простит своё дитя, даже если ему под семьдесят.
Сладко зевнув, она подёрнула плечами и, запахнув пуховичок мелкими быстрыми шажками в мягких катаных валеночках просеменила домой. Спать, спать, спать! Сегодня спать, а завтра будет день, и она точно решит, что делать с таким большим количеством свободного времени.
Она достала мамину музыкальную шкатулку, завела тугую пружину и поставила на комод. Мелодия Штрауса, лёгкая и волнующая, закружилась по комнате и всколыхнула детские воспоминания, когда весь мир был большим и чудесным, а мама – молодой и счастливой.
Мама любила Раечку, а Раечка любила мамины платья. Она одевала шёлковое голубое платье в жёлтенький цветочек и залезала на стул. Возвышаясь над рождественским столом с крашенными яйцами и пышным куличом, она читала стихи Чуковского, Михалкова или Маршака. Мама сидела напротив, сложив руки на коленях, и любовалась своей Раечкой, единственной доченькой, такой умницей и красавицей. Будущим министром!
Она нырнула под одеяло и умилённо пригрелась.
Проснулась в хорошем настроении. Нарядно оделась и сходила в церковь. А когда вернулась, всё оказалось по-прежнему: в доме пусто. Она одна.
Набрав пирожков, уселась у телевизора. Употребила все десять. Потом нашла финансовый счёт детского дома в Архангельске и перечислила семизначную цифру.
– Больше не надо, – вразумительно произнесла сама себе. – Чем больше дашь, тем больше украдут.
Раиса Ивановна огляделась: у неё всего было в достатке. Она любила радоваться своему богатству. Но… не в этот раз. В груди что-то защемило, а в голову полезли нехорошие мысли: что будет с богатством, когда она умрёт? Кому достанется дом, итальянская мебель, венецианская люстра и счёт в банке? Точнее, несколько счетов в нескольких банках!
Вот если бы были наследники! Но наследников не было.
Она походила по дому, посмотрела на своё богатство, и дискомфорт усилился. Вспомнились приписанные премии, бесконечные взятки, незаконное землевладение и малодушие с подчинёнными. Но больше всего она стыдилась своей ссоры с матерью. Мать была главным её стыдом.
Она остановилась у окна. На ветке, направленной в стекло, сидел воробей и искоса на неё поглядывал: даст тётка пожрать или не даст?
Тётка не поняла. Постучала по стеклу. Воробей вспорхнул и улетел. Ветка качнулась, с неё посыпался снежок. Мелкий, искрящийся, как серебряный дождик.
Женщина восхитилась: “Как красиво!”. И позвонила Равилю.
– Привет, татарин. Жена не вернулась?
– Нет. Веду переговоры.
Жена бросила его после новогодней попойки, которую они вместе провели. Ушла к родителям, забрав дочку, компьютер и двух кошек.
– Хочешь, я позвоню твоей жене и скажу, что ты выполнял моё задание.
– Нет. Не хочу. Не звоните. Вам доверия нет.
– Это почему же? Я бывший министр, почётный пенсионер. Серьёзная дама.
– Это вам только кажется, что вы серьёзная.
– Ну, знаешь… придержи язык!
Она отключила связь и бросила телефон в диван.
“Невозможный татарин!”.
И в этот момент в саду что-то бахнуло. Стены вздрогнули. Мамина шкатулка включилась и заиграла Шопеновский вальс.
Раиса Ивановна бросилась к окну.
В середине двора, оплавив снег до прошлогодней травы, торчало огромное стекловидное яйцо. Понаблюдав минуты три, она убедилась, что яйцо неподвижно и ничем не угрожает. Она выскочила во двор и, приблизившись, поняла, что это космическая капсула.
