– О, это Кира Васильевна подсуетилась. Я позвонила ей утром и сказала, что все книги починила, а она возьми, и отправь ко мне Максима, нашего студента, чтобы он книги на машине отвез, пока моя в ремонте, представляешь?
– И сколько было книг? – Петраков мрачно оглядел две стопки книг в руках у Севастьянова.
– О, только четыре стопки, милый, сущая ерунда! – лихо соврала я, подсчитывая в уме, сколько было стопок.
– И ты все эти книги починила одна, без чьей – либо помощи? – ухмыльнулся Петраков.
– А на что ты намекаешь? – Я уперла руки в бока. – На то, что я безрукая и не смогу справиться с починкой книг?
– Их ведь много, – протянул Петраков.
И это только надводная часть айсберга, милый, – подумала я, но вслух сказала:
– А мой рабочий день заканчивается к пяти вечера. У меня была уйма времени! А вот если бы я приехала вчера к тебе, то, конечно, ничего бы не успела.
Лицо Петракова разгладилось. Севастьянов, все это время топтавшийся рядом, не отпуская из рук стопки книг, вдруг ожил:
– Разрешите обратиться, Эльга Сергеевна!
Я кивнула головой, закусив губу. В богатом мальчике снова проснулся офицер.
– Эльга Сергеевна, разрешите идти? – Максим кашлянул. – Разрешите ехать?
– Разрешаю! – кивнула я, понимая, что его попытка реабилитироваться потерпела крах. Видимо, в таких вот экстремальных ситуациях, Севастьянов превращается в военного, что не удивительно, после Суворовского.
– Есть, – бросил по – военному Севастьянов, даже рукой дернул, да к пустой голове руку-то с книгами не прикладывают! Севастьянов припустил к машине. Закинул книги на заднее сидение и, в мгновение ока, – был таков. Я не выдержала и расхохоталась. Настроение было, ни смотря ни на что, прекрасное.
– Что это было? – опять мрачно спросил Петраков.
– Мой студент, Севастьянов.
– А почему он разговаривает, как военный?
– Поступил после кадетской школы, – пожала я плечами.
– А почему же дальше не пошел, офицером? Облажался? – съязвил Петраков. Меня это больно задело, но я сдержалась и спокойно ответила:
– У него серьезная травма плечевого сустава.
– И откуда ты все так хорошо про него знаешь? – прищурил глаза мой Петраков. Ревнует! И я его понимаю. Хорошо хоть я не сказала, что у Севастьянова травма правого плечевого сустава! Это были бы поистине исчерпывающие сведения, – а это просто так не бывает.
– И какое плечо болит? – как-то гадко поинтересовался снова Петраков.
– Откуда я знаю? – возмутилась я.
– Странно, все равно, что именно убого вызвали тебе помогать, – снова съязвил мой «муж». Мне снова стало очень обидно за Севастьянова.
– Ну почему же сразу убогого?
– А какого еще, Казакова? Служил у нас в армии один такой парень, заработал себе такую травму, так потом писарем до окончания службы сидел. И ты говоришь, этого инвалида прислали к тебе книжки таскать? А здорового не нашлось?
– Да причем тут я? Это Кира Васильевна! Ее забота. Я сказала, что у меня машина в ремонте, вот она и прислала студента «на колесах»! – выпалила я, но за Севастьянова забеспокоилась.
– Ладно, поехали, – сказал Петраков, припуская к машине. – Хотя, может, тебя бы этот убогий довез?
– Да? – рассердилась я. – А тебе – лень?
Мы сели в машину и Петраков надавил на педаль газа.
– При чем тут лень?
– А что? Ты ревнуешь?
Петраков отмолчался.
– Ты ревнуешь! – восхитилась я. – Как это мило!
– Просто мне не нравится, когда с утра рядом с тобой крутятся какие-то молодчики, да еще травмированные!
