Она как раз допила кофе и поставила чашку на подоконник, когда раздался звонок домофона. Пришла Люсенька – личный косметолог Веерской. Люсенька приходила практически ежедневно к часу дня.
– Добрый день, Кристина Андреевна, – поприветствовала Люсенька и сразу же осмотрела лицо Веерской. – Так-так… Мешочки …
– Сильно заметно?
– У вас сегодня есть съемки?
– Есть.
– Тогда заметно. Опять мало спали? Кристина Андреевна, ну вы же знаете, что вам надо больше спать. От недостатка сна кожа стареет.
– А от переизбытка сна мое грызло опухает, – пожаловалась Веерская.
– Не ешьте соленое на ночь. – Люсенька посадила Веерскую в специальное кресло перед большим зеркалом. На зеркале уже ожидали своей участи множество флакончиков, кремов, пудр, духов, туалетных вод, дивизии губных помад, армии всяких туш, красок, румян, лаков и еще много-много всего разнообразного. – Так-так… Сухость… опять сухость… Кристина Андреевна, вы ведь снова не пользовались увлажняющим молочком.
– Люсь, я вчера поздно пришла, устала… Хотела спать.
– Ладно, сейчас все исправим. Я купила вам новый крем с куэнзимом, – Люсенька показала Веерской голубую тубу с изображением каких-то мыльных пузырей. – Тут витамины, минералы, вытяжка желез морских котиков…
Люсенька принялась «рисовать лицо» Кристине Веерской.
– Сильно не мажь, – сказала Веерская косметологу. – На съемках меня все равно будут гримировать.
– Ох, опять сделают из вас японскую гейшу! Почему вы позволяете, чтобы вам делали такие толстые слои, ведь кожа должна дышать!
К двум часам, когда Люсенька закончила свою работу и ушла к другому клиенту.
Теперь к окну подошла уже несколько иная женщина. Тело осталось прежним, а вот лицо стало другим. Качественный макияж превратил Веерскую из чуть припухшей сони в утонченную элегантную особу. Теперь можно было и из дома выйти без стыда.
Однажды у Веерской случилась аллергия на один крем и Люсенька запретила пользоваться косметикой целый день! А ведь Кристине именно в тот день нужно было вылетать в Санкт-Петербург. Она приехала в «Шереметьево» без макияжа и чуть не умерла со стыда! Сидела в салоне самолета, напялив громадные темные очки и уткнувшись в иллюминатор, только бы не показываться на глаза посторонним. Ей казалось, что все на нее пялились и хихикали за спиной. Хотя на самом деле ее никто не узнал и даже не попросили автограф. Никто даже и не взглянул на нее, но с тех пор она не выходила на люди хотя бы без минимального макияжа. И только Люсенька могла «нарисовать» ей правильно лицо.
Пенза
– А я тебе говорю, что-бы ты сегодня вечером была дома, будешь мне помогать!
– Чего помогать-то! – выражения лица Алены изображало только кислое презрение. – Сам что ли не сделаешь!
– Сделаю, если надо! – Петр Шмюльц строго посмотрел на свою дочь. Так строго, что она отвела глаза. – Но мне будет нужна твоя помощь! Будешь подавать.
– Че я-то сразу! Че, больше никого нет?
– А кто? – Шмюльц не отрывал сурового взгляда от дочери. – Извини, но братишку мы тебе пока не настругали! Ты у нас одна. Или, по-твоему, я должен просить соседей?
– Мать пусть помогает!
– А что ты будешь делать? – Алена отвернулась, но Шмюльц взял ее за руку и резко повернул к себе. – Что ты будешь делать вечером? Опять пить! Опять к дружкам своим побежишь?
– Это не твое дело!
– Как раз мое! Я твой отец, Ален, и изволь меня слушать!
Их спор стал привлекать внимания окружающих и что бы не стоять посреди улицы, Шмюльц повел свою дочь вперед. Они шли в магазин стройматериалов выбирать кафельную плитку для ванной комнаты. Изначально Шмюльц планировал пойти в магазин со свой супругой Маргаритой, но в последний момент ей кто-то неожиданно позвонил и она ушла, сославшись на важную встречу. Тогда с отцом пошла шестнадцатилетняя дочь. Она сказала: «С тобой надо кому-нибудь идти, потому что ты выберешь какие-нибудь дебильные цветочки! И оттенки, с твоим дальтонизмом ты ни фига не разбираешься в оттенках». Петр Шмюльц даже и не помышлял брать цветочки, он хотел что-то монотонно-бежевое (этот цвет он хотя бы различал), но дочь с собой взял за компанию. Он и так с ней редко куда ходил.
