– Это все из-за Антоновского! – сказал упаковщик со второй линии Гоша Лаймонайнен и Петр Шмюльц согласно подтвердил это. – Опять намесил говно! Опять мела набухал!
– Как всегда опять в чем-то ошибся! – Шмюльц почесал левую стопу. – Он говорит, что это приказ Плотника, но Плотник знает, что есть большой заказ на утро, он не мог приказать добавлять СТОЛЬКО мела. Это косяк Антоновского. Если Плотник узнает, он его уволит к чертовой матери…
– Да пускай! – Лаймонайнен достал пачку сигарет. – Антоновский рано или поздно все равно уволят. Думаешь Плотник не узнает, что Антоновский каждую ночь обкуривается своей вонючей травой? Рано или поздно все равно уволят.
– Знаю, – Шмюльц теперь почесал правую стопу. – Только мне бы не надо, чтобы Антоновского увольняли. Пусть еще поработает хотя бы недельку. Я ж с ним по утрам в свару режусь, он же обкуренный ни хера не соображает. Я у него за месяц уже три-шестьсот отжал. Еще бы недельку и до четырех подниму, а там пусть уходит. Только бабло пусть отдаст.
– Тогда тебе придеться его отмазывать утром, – сказал Гоша Лаймонайнен. – Возьмешь косяк на себя? Не ссышь?
Если признаться честно, то Шмюльц ссал. Перед Игорем Валентиновичем Плотниковым все ссали. А с другой стороны четыре тысячи от обкуренного Антоновского больше чем пятьсот рублей (или тысяча) штрафа за большое количество бракованного «Монако». Что бы избежать и того и другого Шмюльцу надо только одно – к утру сделать заказ. На третьей линии «Монако» пошло гораздо лучше, третья линии была в лучшем состоянии и могла гнать панели даже из таких безобразных смесях какие делает Антоновский.
Утром же, когда солнышко стало не на шутку припекать, Шмюльц отдал смену Гусеницыну (сделав-таки полный заказ и вернув на третью линию рулон «Папируса»), показался на глаза Серьезному, переоделся и стал ждать Антоновского, заодно попивая чаек со смородиновым ароматизатором. Однако Антоновский задерживался у себя на смесителе, возможно даже сев играть в свару с другим работником и Шмюльц, плюнув, пошел домой. Вся ночная бригада уже разошлась по домам и потому Петр Шмюльц покинул рабочие врата в гордом одиночестве. Он зашел в «Слоненок», купил две бутылки «Короны Лайм» и оприходовал одну по пути от магазина до остановки. Сев в салон маршрутки, он стал прислушиваться к своим ощущениям – пивной напиток растекся по крови и ему стало приятно. Да еще и солнышко светило прямо в глаза, птички чирикали… Хоть и конец апреля, а все ж уже лето, мать его! Скоро он приедет дамой, ополоснется и брякнется на новый полосатый диван отсыпаться. Хорошо!
Около часа ушло на дорогу. Дорога до района Южной Поляны (совсем рядом с Пензенской Кондитерской фабрикой) была с пересадкой, по пути Шмюльц начал трезветь и быстро внедрил в себя вторую бутылочку.
При подходе к своей старой как мир четырехэтажки он подумал чуть-чуть, огляделся по сторонам (нет ли поблизости кого-нибудь знакомого) и достал свой мобильник:
– Аллё, Гульшат, привет, моя лапочка, – замурлыкал он в трубку, – Че делаешь? Ничего? Телек смотришь? Сериальчик про твоих любимых врачей? А про кого? Про шпионов? Ясно. Ну че… Это самое… Ну ты днем свободна будешь? Я приду? Ага, хорошо, тогда я сейчас покемарю немножко и к обеду к тебе. Да. Чего взять по дороге? Чего? Какого сыра? Да… Ну и винца какого-нибудь, да? Ну хорошо, жди!
Еще не закончив говорить по телефону, Шмюльц обратил внимания, что у его подъезда, к которому он подходил стоит незнакомая девушка. Он подошел к подъезду, когда сотовый был уже убран в карман.
