Шмюльц стал навязываться к ней в квартиру, он решительно не понимал, отчего Гульшат не пускает его, да еще и смотрит такими глазами. Ведь он же с шампанским, чего еще надо!
Между ними началась словесная перепалка. Гульшат говорила, что в таком непристойном состоянии как сейчас он ей неприятен и она не хочет его таким видеть. Он же утверждал, что он в самом лучшем своем состоянии и он хочет ее устричку как никогда! Она закрыла перед ним дверь, приказав убираться к своей жене. Там, где только что было лицо Геллетдиновой мгновение спустя уже находился дверной глазок. Шмюльц стал кричать и бить в дверь руками и ногами, не думая о том, что от этого шума могут выглянуть соседи. За той стороной двери Гульшат кричала ему в ответ и посылала его вон.
В какой-то момент она все же раскрыла перед ним дверь, чтобы по-человечески объяснить своему непутевому любовнику, что он должен уйти и проспаться. Шмюльц воспользовался моментом, дернул дверь шире и влетел в квартиру Геллетдиновой. Закричавшей Гульшат он грубо закрыл рот ладонью и, захлопнув входную дверь, поволок женщину в спальню. Она вырывалась, кусалась, кричала и проклинала Шмюльца всеми словами. Но Петра будто переклинило. Он швырнул бутылку шампанского об косяк, испачкав обои и мебель в осколках стекла и пенных брызгах игристого вина. Гульшат вырвалась, но Шмюльц вовремя схватил ее и вывернул руку. Она закричала и он толкнул ее на диван. Тогда она почти ударила его ногой в промежность, но не достала. Он зарычал, вцепился ей в халат, приподнял одной рукой, а второй очень сильно ударил ее по лицу.
Из ее носа заструилась кровь. Она не поддавалась, что было силы пытаясь вырваться. Шмюльц ударил еще.
И почти сразу – еще!
Гульшат завопила и закричала еще громче. Шмюльц заткнул ей рот ее же черной водолазкой, лежащей рядом на стуле. Содрал с нее халат, связал ей руки за спиной халатным пояском.
– Молчи, сука! – рычал он на Геллетдинову. – Лучше молчи! Будешь делать мне хорошо, ясно! Я спрашиваю – тебе ясно?!!
Обнаженная Гульшат плакала и мычала, водолазка пропиталась кровью, вытекающей из носа. Шмюльц расстегнул свой ремень, снял брюки, снял трусы. Сразу же раздался характерный запах мочи. Шмюльцу было плевать на это, он стал возбуждать свой пенис.
– Лежи спокойно, – произнес он и снял с нее трусики. – Лучше расслабься! – Он перевернул любовницу на живот, резко раздвинул ей ноги и навалился сзади всем телом. – Я заставлю вас меня уважать! – рычал Шмюльц. – Всех заставлю! И тебя, и Ритку, и эту сучку Алену! Я – звезда! А вы… вы шлюхи! Лежи смирно, говорю! Убью!
Гульшат не могла больше кричать, потому квартира наполнилась пронзительными визгами, похожими на поросячьи…
Москва
Веерская возвратилась в Москву в гадком настроении. Никто ее не встретил, а она так надеялась, что хотя бы Клиф приедет за ней на машине, как обычно поцелует ее в щечку и спросил: «Привет, Крэстин! Как ты?» Но Лоу как раз до ее возвращения опять улетел в Америку, в Лос-Анжелес. Эта поездка была давно запланирована и прогнозировала хорошие перспективы на будущее. Ее продюсер, с помощью своих американских знакомых, давно уже стремился найти ей роли в Голливуде, и, похоже, сейчас высветились кое-какие неплохие предложения. Если Клиффорду удастся, то карьера Веерской выйдет на новый уровень. Пожалуй, эта надежда была единственным огоньком в ее душе, который хоть как-то согревал ее.
