С правого борта теплохода спустили шлюпку. Капитан, по-прежнему спокойно выпуская табачный дым, трубкой показал старпому на берег. Там началось какое-то движение, и через минуту все услышали из акустической колонки мужской голос:
– Вернитесь на корабль! Покидать зону оцепления запрещено! Предупреждаю: покидать зону оцепления нельзя! Вернитесь на теплоход!
– Эгей! Мы свои! – опустив весла в воду, крикнул Сахаров.
– Мы вам сейчас все объясним! – радовался Осокин и, посмотрев на Марчевскую, негромко добавил: – Страшно подумать, что ты сделаешь с этим подполковником с птичьей фамилией.
– Он меня на коленях умолять будет, этот Дроздов! Я его научу генеральную прокуратуру уважать. Его руководство еще будет ходить и просить, чтоб я их пожалела! Они узнают меня в гневе… Я добьюсь, чтоб его не только уволили с волчьим билетом, а еще и привлекли!
– Тебя такую даже я боюсь! Не завидую я ему. Не знал он, с кем связался! – смеялся Осокин.
– Остановитесь! Вернитесь на судно! – звучал голос Дроздова из колонки. – Зону оцепления покидать запрещено! Предупреждаю: будет открыт огонь на поражение!
– На каком основании?.. Он что, нас за идиотов держит?! – усмехнулся Сахаров и сделал два гребка веслами.
– Галя, он все не унимается, этот подполковник! Он, наверное, хочет стать пенсионером без пенсии! – хихикал Осокин.
– Давайте достанем удостоверения, чтоб они видели, – предложила Марчевская, когда шлюпка отошла от теплохода.
Сахаров отдал ей свое удостоверение и снова взялся за весла. Женщина подняла в руках два раскрытых документа. Осокин сделал то же самое и крикнул:
– Я помощник депутата Государственной думы!
В этот момент Марчевская вскрикнула и упала. Сахаров вздрогнул, бросил весла и завалился на бок. Осипов успел только взглянуть на него, как тут же дернулся и откинулся на спину…
Шлюпка медленно качалась на воде. Наблюдавшие с теплохода за происходящим люди застыли в молчании.
– Что и следовало доказать. А я предупреждал, – сухо сказал капитан и продолжил: – Всем разойтись по каютам!
– Сволочи! Спасите нас. Спасите! – сорвался на крик матрос, упал на колени у ограждения и заплакал.
– Докин! Коля, перестань! Возьми себя в руки. Прекрати истерику! Давайте по каютам! – громко сказал старпом.
– Смотрите! – крикнул один из матросов, указав рукой на парня, который кашлял.
Все повернулись и попятились к ограждению правого борта. Матроса бил озноб, и он безуспешно предпринимал попытки встать. Закашлявшись, он вытер с губ кровь, прохрипел что-то о помощи и опять упал.
– Всем разойтись по каютам! – крикнул Шадров.
– Фёдор Иваныч, я тогда тоже пошел. Что-то меня штормит, как пьяного… – сказал Назарецкий и побрел, шатаясь и держась за ограждение левого борта.
Капитан и старпом стояли и смотрели ему вслед.
– Думаете, вирус? – спросил Шадров, не глядя на Волина.
– Не знаю. Может быть, и вирус. А вы, Иван Сергеич, напрасно из каюты вышли. Спасибо, конечно, что помогли, но все же зря. Поберегли бы себя.
– Фёдор Иваныч, трудно сидеть в каюте и думать, как вы тут. Я решил: раз старпом, то мое место здесь, с вами. Пошел в рубку, но матросы меня не впустили, сказали, что вы тут. Пока по судну шел, слышал в некоторых каютах крики и кашель. Наверное, многие заразились?..
– Это неудивительно, если люди до сих пор не поняли, что надо сидеть в каютах и не показывать носа. Иван Сергеич, сходите в машинное отделение, проверьте, чтоб никуда не выходили. Они должны были закрыться в самом начале всего этого.
