– Ить замужем, а щёки-то зачем красишь? Бесстыдница!
Галина не обижалась, лишь одаривала Матрёну светлой улыбкой и тихо говорила:
– Что вы, мама, это не краска, это кровь к щекам прильнула!
***
Всё хорошо, но было необходимо помириться с родителями. Дарья Демидова уже давно простила дочь, а вот Семен Петрович не сдавался. Дарья и так, и эдак уговаривала мужа:
– Батюшка, Семён Петрович, давай простим Галину! Ить живут же! Люди чуллинские говорят, что хорошо всё. Оба хорошие хозяева, сказывают!
– Ты мне и не заикайся про неё! – сверкал глазами Семён Петрович. – Я сказал: не прощу, значит, не прощу! – и строго смотрел на жену, а потом переводил взгляд на шест, торчащий из чердачного окна, к которому была привязана красная тряпка, и махал своим огромным кулаком в сторону Чуллы.
Но прошло время, из Чуллы шли только хорошие новости. И однажды Галя с Фёдором получили известие, что Семён Петрович снял с шеста кусок красного кумача – это значило, что можно приходить молодым просить прощения.
Дарья накрыла с утра стол и стала поглядывать в окно – не едут ли Фёдор с Галиной.
…Ох, как рассвирипел Семён Петрович, не найдя утром своей дочери дома! А как узнал, что сбежала с тем рыжим чуллинским парнем, то попади они ему под руку тогда, сгоряча мог и так отколышматить, что не дай Бог! Сразу же привязал к шесту красную тряпку и прибил к чердаку – этим самым показывая, как обошлась с ним дочь. Ух, как досталось домашним! А уж Дарье – особенно! Неделю бушевал Семён Петрович тогда…
Посматривая в окошки, Дарья с содроганием вспомнила тот день и перекрестилась.
– Трр, стой, Чалая! – раздалось во дворе.
Дарья перекрестилась на всякий случай ещё три раза, а на крыльцо уже поднимались Фёдор и Галина.
– Здорово ночевали! – поздоровался Фёдор и поставил привезённые в подарок родителям жены сплетённые им корзины, чашки, кувшины и другую утварь.
Не успел выйти Семён Петрович, как молодые бухнулись тут же ему в ноги.
– Прости нас, тятенька! – заплакала Галина.
– Прости нас, Семён Петрович! – сказал Фёдор своему тестю.
А прослезившийся тесть поспешил обнять дочь и зятя, этим самым давая понять, что Фёдор и Галина прощены.
Фёдор был сама любезность: разговорчивый, рассудительный. В общем, как раньше говорили, «показался». Мир восстановился.
Провожая детей домой, Семён Петрович крепко обнял зятя и дочку:
– Если вам любо вместе, так и живите! Растите деток! Значит, так Богу угодно! Ну, езжайте что ли…
И отвернувшись, заплакал: уж больно жалко ему было Галеньку. Плакала и Дарья: ей ли было не знать, как приходится тяжело дочери. Но оба родителя понимали: хоть и небогатый Фёдор, но зато надёжный – с ним их дочь не пропадёт.
***
Полюбила Галя всех детей Фёдора. Сердце сжималось от жалости! Одежонка плохонькая на них, вся штопаная-перештопаная на сто разов. А Галя привезла в дом мужа много девичьих нарядов своих: разные юбки, кофточки кашемировые. Недолго думая, перешила всё своё добро девичье на одежду для своих новоиспеченных деток.
Как радовались старшие Ванятка, Клавдия, Настя!
– Это, правда, мне? – пытливо всматривалась в Галины глаза Клава.
– Тебе, милая, тебе! Кому ж ещё? – улыбалась Галина.
– А это тебе, Настя!
– А мне? – лепетала маленькая Нина, идя на своих худеньких ножках к маме Гале.
– И тебе, Ниночка! Смотри, какое красивое платье я тебе сшила! – говорила Галя, усаживая Нину к себе на колени.
