– Та, якой же силою! Пущая общаются и дружат. А там, глядишь и слюбятся. Вот гляжу я на других парубков и девчат и понимаю – лучше наших, моих и твоих, нет и краше нет! Кум, крепкой они у нас с тобой породы, и внуки будут крепкими. Давай за это, кум, выпьем…
– Наливай!
Прошло три-четыре года и это время старший сын Леонтия женился на девушке, взяв её даже не из местных, а из хутора Почтовый Яр, что недалеко от Большекрепинской, на противоположном, правом берегу Тузлова, также расположенном под горой. И кумовья помогали семье Домашенко отделить молодых, построив им уютное «гнёздышко».
Через полгода женился и старший сын Максима, взяв в жены местную казачку. А когда, неожиданно, родителям заявил девятнадцатилетний Пётр: «Папаша, мамаша, я буду жениться. Благословите ли вы меня или как?!».
Когда оторопевшие родители всё же пришли в себя, Леонтий Михайлович спросил:
– Сын, а не рано ли ты решил жениться? Погулял бы, нагулялся бы, чтобы потом на девок не тянуло, а!? Да и девку, небось, вчера только где-то повстречал, мы и не духом и не слухом, даже бабки на майдане за тебе не «щебетали». Ты пошутил?
– Нет, батя, я серьёзно. Да вы знаете мою невесту. И хорошо знаете. Просто мы на показ не выставлялись. Не к чему нам разговоры и сплетни…
– Ну и чё ты тянешь этого, как его… быка за вымя…
– Батя, вы хотели сказать «кота за яй…
– Цыц! Рано батю поучать. Сам знаю, как говорят. Сам знаю, что быка за рога тянут, а кота… туфу, отца взялся учить, сопля… Гляди, чтобы я тебе или, что ещё хуже, если кто-то не прищемит их, а оторвёт. Ты долго будешь тянуть? Или говори или проваливай, не зли!
– Батя, успокойтесь! Это Варя, Варя Куценко.
Леонтий сначала изобразил на лице мину, а потом она стала меняться и превратилась в добрую улыбку. Он подошёл к столу и с облегчением, не сел, а грохнулся на табурет.
– Фу, ты! Ох и заставил волноваться ты меня… паршивец! Низя же так… Ну, это другое дело. Хотя… Ну её-то в самый раз, девки раньше зреют, а ты?
– Батя, может померяемся с тобой силушкой?
– Шо? Я тебе сейчас покажу «с тобой», – Леонтий вскочил, как ошпаренный, – что женилка выросла, паршивец?!
– Батя, простите! Я с горяча… Батя! Не велите казнить, велите миловать! – умышленно изменил известное выражение, обращаясь к отцу на «вы».
Отец размяк, плавно опустился на табурет. Достал кисет, сложил цигарку, предложил Петру и после того, как тот отказался, закурил сам. Сделал несколько глубоких затяжек, комнату заволокло дымом. Прищурив глаза, толи от дыма, толи хотел показать презрение к дерзости сына, потом пригласил знаком Петру присесть напротив и, выпустив большой клуб дыма так, что его собеседника видно не стало, а его месторасположение можно было определить только по кашлю и засмеявшись заговорил.
– Жених мне нашёлся. Ты от пары рюмок ползать будешь, да и дыма не переносишь. Вот, если бы тебе, упаси. Господи, пришлось «отведать» газовую атаку германцев в Мировую, ты бы от маво самосада не кашлял. А знаешь, «жениться – не напасть, лишь бы женатым не пропасть». Мал ты ещё. Ну, ладно, кум будет рад, так думаю. Так, что посылать сватов? – глянув на сына и увидев растерянное лицо Петра с кивком головы, закончил, – добре, сын! Будь, по-твоему. Но упаси тебя Господь, если… Мне позор не нужон. Мать, а мать, ты где? Слышишь, что наш паршивец учудил? На Варьке жениться собрался.
Петр оглянулся на вошедшую в комнату Наталью и увидев в её глазах молчаливое согласие, вновь пристально посмотрев в упор на уже уверенный взгляд Петра, хлопнул ладонью по столу, произнеся:
