Итак, несмотря на кажущуюся молодость, жил Висталь на белом свете, уже довольно давно. В нём горел тот огонь, который придаёт внешности свежесть, не смотря на подёрнутое морщинами лицо…, разуму – остроту, не смотря на ворох бренного опыта…, а душе уверенность и игривость, граничащую с азартом, как правило, присущему лишь юнцам, да и то далеко не всем… Этот огонь называют Богом, или Любовью… На основании некоторых умозаключений, для которых, и то, и другое, в своём самом сакральном смысле, есть одно и тоже. Ибо как первое, так и второе, содержит в себе всю полноту жизни, всю широту мироздания, и отличается лишь тем, в каком именно зеркале нашей «призмы-души» отражаются эти, наитончайшие производные нашей чувственной осознанности. Во всяком случае, и то, и другое, не доступно нашему рефлексивно-практическому, или рационально-аналитическому осмыслению. Как только лишь, Идеальному, в его запредельных, символических метафорах.
Но с лёгкой руки поверхностных, грубых в своих помыслах обывателей, этими понятиями нарекают теперь, слишком многое, подчас не имеющее отношение к той волшебной сути, которую несут в себе, эти сверх широкие, метафизические идеи природы, и жизни. Попадая в руки толпы, всё Великое и сверхценное, неминуемо опошляется. Дай ценное понятие в руки пошляку, и он непременно его извратит, и превратит в обыденную низменность. Ведь он, не осознавая того, всё и вся, так, или иначе, подгоняет под собственное лекало. И всё сверхвысокое, всё изысканное и возвышенное, не вписывающееся и не укладывающееся в его «прокрустово ложе», само собой превращается в пошлый обыденный хлам. И в конце концов, становиться чем-то чуждым, ненужным, а порой и даже вредным.
Способность ценить что-либо, всегда пропорциональна способности глубоко и тонко чувствовать внешний мир, – пропорциональна духовному развитию человека. И эта «дорогостоящая способность» духа, достигается длительным трудом предков. Духовным трудом, спровоцированным изначально, необходимостью к выживанию, но впоследствии, созревшего до совершенства, что, осознавая теперь, свои возможности, обрело неутолимое желание познать, как можно тоньше и глубинней этот мир.
И всякая пошлость, на самом деле, есть лишь вопрос слабости этого духа, его самых сакральных монад. И соответствующего слабого желания, слабого стремления к познанию. Одна, и та же вещь, одно, и то же явление мира, как и одно, и то же произведение искусства, для одного будет представляться – простым, не несущим в себе ничего достойного, объектом. Лишь частью скарба мирового обихода. Для другого, же Великим совершенством. Так простой «подорожник», цветущий у дороги, для совершенного в своих чувствованиях созерцателя, будет являться метафорой сверх поэтического вдохновения!
Если же абстрагироваться от линейности взгляда на становление, на развитие, как на необходимый вектор из прошлого, – в будущее…, если несколько отойти от привычного нам вектора совершенствования, – от простого к сложному, и посмотреть с несколько иного угла зрения, то можно сказать, что, для такого созерцателя, всё это становиться возможным, только благодаря обратному движению, некоему пути назад, – к детским чувствованиям внешнего мироздания. К тем тончайшим, изысканнейшим и сверхострым впечатлениям, которыми обладает только детский разум, только детская душа. Тот, кто способен вспомнить, и пробудить в себе, эти уснувшие за долгую бренную жизнь, «ганглии душеного чувствования», тот приобретает вновь, эту «дорогостоящую способность».
