Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - страница 16

В феврале 1829 года Яновский, вооружившись доверенностью и заемными письмами Виткевича, явился в Литву, чтобы решить вопрос на месте – в Виленском губернском правлении и Щавельской дворянской опеке. Трудно сказать, вследствие умасливания чиновников взятками или по какой иной причине, но губернское правление приняло сторону подполковника, предписав дворянской опеке оказывать ему содействие и вспомоществование «в отыскивании доводящегося Виткевичу имения». Поддержало и требование о выдаче завещанного бабушкой капитала с процентами, а также описи всего недвижимого имущества Виткевичей[84]. В следственном деле было зафиксировано, что виленский губернатор, «не входя в рассмотрение правильности таковых требований», пошел навстречу мошеннику[85].

Однако затем дело застопорилось. Мать Виткевича, которой грозило разорение, неожиданно оказала сопротивление – наверняка не без помощи своего второго супруга по фамилии Нарбут, занимавшего должность подкомория, то есть судьи, ведавшего соблюдением территориальных границ между различными владениями. Главным козырем стала ее жалоба цесаревичу, давшая нужный эффект.

Константин Павлович приказал навести справки, показавшие, что дело нечисто. Поскольку речь шла о старшем офицере, подозреваемом в мошенничестве, оно было доложено Николаю I. С его согласия цесаревич направил письмо Бенкендорфу, в котором отрицательно отозвался о Яновском, намеревавшемся обокрасть пожилую женщину и «прибравшем непозволительным образом от сына ее векселя», и предложил предписать Виленскому губернатору остановить взыскание денег, «оказать ей защиту и уничтожить неправильные векселя»[86].

Бенкендорф связался с оренбургским генерал-губернатором Петром Кирилловичем Эссеном, и, ссылаясь на «монаршью волю», которую император «собственноручно изъявить изволил»[87], уведомил о начале расследования и о направлении в Орск Микулина для выяснения всех обстоятельств. Эссену было велено найти «надежного офицера» и придать его Микулину «для следствия»[88]. Такой офицер был, разумеется, найден, им стал некий подпоручик Глазов.

Хороший пример того, что правосудие в царской России не всегда было несправедливым и могло встать на защиту даже тех, кто «злоумышлял против устоев», был лишен дворянского звания и поражен в правах. Подполковника Яновского отдали под суд.

Единственным из всех исследователей, кто упоминал о «выманивании денег» у матери Виткевича, был Евсевицкий. Однако делал он это подчеркнуто нейтрально, не меняя своих позитивных оценок личности Яновского. Как бы в оправдание затеянной им аферы польский ученый приводил письмо, которое Ян получил от какого-то дальнего родственника по фамилии Нагорный: в нем рассказывалось, что отчим, мол, неправильными методами ведения хозяйства разорял Пошавше[89]. Но даже если Нарбут и впрямь неумело хозяйствовал, то как эту ситуацию могла поправить задуманная мошенническая операция? Ведь ее смысл сводился к тому, чтобы лишить мать и ее второго мужа, братьев и сестер Яна всех средств, пустить их по миру.

Если в начале следствия подозрение падало в равной степени на Яновского и Виткевича (недаром использовалась формулировка «стачка»), и Микулин констатировал их «непозволительные связи»[90], то позднее для жандармского подполковника невиновность поляка сделалась очевидной. Он пришел к выводу, что Яновский воспользовался «слабостию», «неопытностью» Виткевича и тот «попал в сети»