Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - страница 18

Конечно, друзья были разные. Был Адам Сузин, неизменно сумрачный и всем недовольный. Бух называл его мизантропом, который «ни с кем почти не знакомился»[98]. Впоследствии мизантропом станут называть и Виткевича… Но в те тяжелые дни решающее влияние на Яна оказывали другие люди.

Первым ему подставил плечо Томаш Зан, целеустремленный и жизнелюбивый, который в самых сложных условиях находил возможности для творчества: продолжал писать стихи, преуспел в изучении истории, этнографии и природы Оренбургского края. Собирал разнообразные коллекции по этой тематике и в 1832 году открыл первый местный краеведческий музей в Неплюевске[99]. Он объяснял, что на разочарованиях, подлостях, дрязгах, с которыми столкнулся Виткевич, жизнь не заканчивается. Перевернута лишь одна страница, и он начинает с чистого листа. Недюжинный ум, упорство, честолюбие – вот его союзники, ну и еще, конечно, счастливый случай.

Зан был старше Виткевича на 12 лет и относился к нему по-отечески: сочувствовал, подбадривал, помогал советами, нацеливал на то, чтобы реализовать себя в тех областях, которые в наибольшей степени соответствовали умственному и душевному складу юноши.

Если Песляк, чтобы «поддержать бодрость духа и нравственные силы», учил детей читать и писать, давал уроки танцев, шил башмаки и сапоги, изучал местные растения, способы их употребления и мастерил щетки для волос[100], то Виткевич, помимо того, что тоже учительствовал, сосредоточился на другом. Чтобы не остаться недоучкой, занялся самообразованием по «обязательным предметам», изучением языков и культуры восточных народов, проживавших в Оренбургском крае или соседствовавших с ним. Из дома ему присылали учебники и другие книги, которых ни в Орске, ни в Оренбурге было не достать, и он прилежно учился. Освоил персидский, арабский, казахский, узбекский языки (вдобавок к французскому и английскому, которыми владел с детства), тюркские наречия и погружался в загадочный мир Востока, с его удивительными традициями, обрядами и религией.

Оренбургский край был дальним приграничьем, «фронтиром», здесь проходила линия обороны империи, за которой простирались малоизведанные земли.

Выражение «Оренбургская линия» стало общеупотребительным в местном лексиконе. Оно означало цепь русских поселений, городов, крепостей и пограничных застав вдоль реки Урал и ее притоков. «Выехал на линию», «находится на линии» – так говорили о тех, кто отправлялся в дозор или на аванпосты.

За нею простиралось обширное пространство, ограниченное с одной стороны Каспийским и Аральским морями, а с другой – реками Иртыш и Тобол. Это пространство русские называли киргизской степью или просто Степью. Между тем, в основном ее населяли казахи, входившие в племенные объединения, жузы. Термин «казахи» в то время в русской лексике отсутствовал, русские называли их ордынцами, киргизами, киргизами-кайса-ками, оттого и степь воспринималась как киргизская. Для настоящих киргизов были в ходу такие термины, как «кара-киргизы» или «дикокаменные киргизы»[101].

Бескрайние дали воспринимались как символ свободы, независимости, возможности строить жизнь по своему разумению. Это рождало желание почувствовать себя там своим, заставить местных обитателей видеть в себе не пришлого чужака, а близкого человека.

В важности изучения азиатского окружения Яна убеждал граф Кароль Ходкевич – деятель польского освободительного движения, участник ноябрьского восстания, сосланный в Оренбург после его подавления. Правда, к побегу не подталкивал, сознавая, что должно пройти время, прежде чем поляки соберутся и вновь бросят вызов России, так что штудии Яна Ходкевич поощрял, так сказать, без задней мысли.