Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - страница 23

Несмотря на ответные действия русских, разбойничья активность не ослабевала и Виткевич понимал, насколько сложно искоренить это зло. В одном из своих рапортов он писал: «Мне многократно доводилось слышать в ответ от кайсаков, которых я хотел устрашить и заставить отказаться от своего злодейского ремесла: “что нам русские сделают, не в первый раз слышим такие угрозы и не в первый раз грабим”»[121].

Впрочем, молодого офицера устраивала жизнь, полная опасностей. Не все же время сидеть в «присутствии», занимаясь бумагомаранием! Он возмужал, обрел уверенность в себе. Природа наделила его физической силой и ловкостью. Молодцеват, отличный наездник, стрелок и фехтовальщик, а еще образован и умен. Нечасто встречается подобное счастливое сочетание.

Сафонов восторженно писал: «Портупей-прапорщик… Дерзкие рейды, когда с тридцатью-сорока казаками рассеяны в степях двухтысячные скопища – за ними стоял хивинский хан. Прозвание «Батыр» – богатырь – полетело от кочевья к кочевью»[122].

У тюркских народов это слово обозначает бесстрашного воина и лихого наездника. О том, что так стали называть Виткевича, Томаш Зан писал в своих письмах Ходкевичу и Онуфрию Петрашкевичу, бывшему филомату, сосланному в Тобольск. Какую удаль нужно было проявить, какую отвагу, чтобы завоевать право на такое имя!

Из письма от 25 сентября 1832 года: «Батыр отправлен в киргиз-кайсацкую степь с ружьем и палашом, который я ему привез, чтобы поймать разбойника, который организует там грабежи и нападения. Под его началом пятьдесят казаков и султан Юсуп. Обещал вернуться через месяц…»[123].

То, что Виткевича ставили во главе отряда в 50 сабель, само по себе говорило о возросшем доверии к нему со стороны начальства. Всего несколько лет назад – бесправный рядовой, да еще замешанный в денежных махинациях, теперь был полностью прощен и повышен в звании. Не всякому унтер-офицеру давали такие самостоятельные задания.

Когда в 1833 году Оренбургский край посетил известный немецкий ученый Христиан Фридрих Лессинг, сопровождать и защищать его было поручено Виткевичу. Кому же еще… Они исследовали Губерлинские горы, истоки реки Эмбы, добирались до самых глухих закоулков Оренбуржья.

Виткевич не был единственным поляком среди сотрудников Пограничной комиссии, но остальные, как Зан и Сузин, занимались научной работой, и если ходили «в поле», то это были геологоразведочные, географические и этнографические экспедиции. Виткевича трудно было упрекнуть в невежестве, в отсутствии любознательности, в этом отношении он вполне мог поспорить с коллегами. Но ему больше по нраву была роль первопроходца, открывавшего новые земли, куда вторым эшелоном приходили исследователи. Он был сродни степному волку: выносливому, хищному, которому по вкусу дикие дебри, где каждый выживает в одиночку. Цивилизованное общество принесло Виткевичу немало горя, а в Степи он чувствовал себя спокойно и непринужденно.

Чем больше захватывала Виткевича его новая жизнь, тем реже он помышлял о побеге. Одно дело, когда им помыкалили, изнуряли тяжелой и бессмысленной муштрой, когда хотелось любой ценой вырваться «за флажки». Ныне он приобрел иной статус, его уважали, им восхищались. Что до свободы, то разве он не наслаждался ею в бескрайней Степи?

Конечно, Ян не забывал о Польше, но годы показали тщетность борьбы против царского режима. Все тайные общества были ликвидированы, декабристы повешены или сосланы, ноябрьское восстание разгромлено. Плетью обуха не перешибешь. Империя в очередной раз взяла верх, демонстрируя свое могущество и влияние.