Она видела Врата Воров, титанически-огромные изваяния, разделяющие Бастион напополам. Рядом с этими гигантскими могильными плитами любой ощущается песчинкой в чьем-то неряшливом и запущенном каменном саду. Торн может забываться на долгие часы, изучая вязь рисунков на Вратах Воров. Как в детстве играли они с Майли, она почти готова придумывать, что эти плетения на самом деле – буквы, и все здесь рассказывает какую-то вечную историю.
Она видела загадочный замкнутый двор. Никакой из домов не был жилым, а все внутренние стены оказались витражами тонкой работы. С узорчатых разноцветных стеклышек на Торн смотрели розы, кленовые листья, тонкие плетения, но даже ее зрение не давало разглядеть все в такой темноте. Она видела аллею, уставленную старыми сколотыми статуями, как деревьями. Вместо осыпавшихся крон – оружие наизготовку, вместо стволов – тела в затертых доспехах, на которых не различить узора мастера. Вглядывалась в сбитые лица и искала что-то, что могла узнать, но видела только воспоминания камня о некогда четких точеных лицах. Эти черты вразлет, штрихи обезумевшего от вдохновения творца, эти пропорции и острые уши. Аллея реликтовых воинов.
Бесконечно боясь кровожадных монстров из темного леса, каждый начинает жизнь, читая сказки о реликтовых принцах. Торн их тоже читала. О Баелорр, чьи глаза – выжигающие солнца, чье дыхание – чума, кто проливал реки крови только чтобы насладиться ее запахом. О Дейорайне Даэлветхе, принце, выкованном в золотом огне, повелителе света в бесконечной тьме лесов. Три сказа Эрина, полные печали: о прекрасных Биеранне, сраженном копьем из когтя бога Расгарексара; Люичаре, превращенном в гончую и загнанном как дичь; Аелисаре, младшем, но хитром, догадавшемся попросить помощи у врага…
Она читала все эти сказки. Была очарована ими в детстве, как и все остальные. Сейчас, теряясь в неразгаданном прошлом Города-Бастиона, она будто терялась в собственном детстве – там, где все только начиналось.
Иногда она не возвращалась ночью домой. Хорра спросила ее как-то, не влипла ли она в неприятности, не придут ли за ней стражники. Больше Хорра не интересовалась.
Семья, да?
Иногда Торн задавалась мыслью, что, может, она изначально родилась, чтобы быть одной. Может, в этом и крылся секрет. Обычно эти мысли возникали и пропадали, но в темных проулках Бастиона она, наконец, начала ощущать их иначе. Они больше не давили. Они ассоциировались со свободой.
Сегодня она исследует те самые дворы, которых избегают даже местные. Черные, закрытые, загадочные, нежилые. Город пугает чужаков, но они все равно засыпа́ют его, как муравьи, и не устают переделывать под себя, а самого сердца все равно избегают.
Торн всегда чувствовала себя чужой. Везде, но не здесь. И сердце этого города, не принимающее больше никого, может принять ее, разве не так?
Разумеется, так. Бастион понимает ее. А она может оценить те его закутки, которые отвергают остальные.
Проулки разные, но непроглядные, все как один. Она сбивает обувь, взбираясь по крутым улицам вверх практически бегом, натыкается на тупик. Стены со сколотой краской такие неровные, что рядом с ними страшно даже дышать, только бы не обрушить, и она сворачивает прочь, обходит квартал дугой. Двигается почти бесшумно, только мелкие лужи в выбитых камнях старой дороги шлепают, когда она бежит к другому стыку заброшенных домов. Здесь нет ни души, что-то кажется ей неправильным, диким, но она слишком поглощена исследованием, чтобы понять наверняка.
