Бросив лошадей, они прыгали по камням, точно обезьяны, с помощью веревок перебирались через трещины и взбирались на отвесные стены, лишь бы оказаться у перевала раньше бандитов. Один легионер сломал себе руку, другому едва не раскроило череп рухнувшими сверху камнями, сам Поль чуть не сорвался с обрыва. И что? Как дураки просидели в засаде три дня, пока обычным путем к перевалу не вышел основной отряд. Удивленные, еще не верящие в обман, они бросились прочесывать дорогу в обратном направлении – напрасно. Да, пара человек там проходила, ну, может, трое. Выстрелили и растворились в саванне, предоставив простакам с высунутыми языками мчаться по ложному следу.
– Капитан, – решился на разговор Дюфур, – вам не кажется, что нас провели?
– Проводники выполняли приказ своего царька, черти б его побрали, а я тоже хорош… И ведь почти сообразил, что не лошади впереди нас идут. Ни следов, ни навоза, а тут стрельба и перевал этот дурацкий. Они его в самом деле боятся, тут вранья нет. Ладно, утром поворачиваем… Заглянем в, как вы выражаетесь, Сен-Бабуин, а потом – к царьку. На сей раз старой обезьяне не отвертеться.
* * *
Теперь они не въезжали в деревню как не слишком желанные, но все-таки гости, а врывались как солдаты – к врагу. Три десятка легионеров и хасуты обошли Сен-Бабуин, чтобы никто не вздумал удирать; остальные, для острастки пристрелив пару затявкавших псов, двинулись прямиком к дому старейшины. Вид всадников, готовых в любую секунду начать стрельбу – и не факт, что по собакам, – привел гаррахов в смятение. Бежать никто не пытался: все забились по своим хижинам, даже вездесущие дети носа наружу не высовывали.
Старейшина и вся его компания – помощник, жрец, полдюжины сыновей, зятьев и племянников – были в сборе, причем штаны господина местного «мэра», если б он их носил, имели все шансы стать мокрыми. Капитан это заметил и налетел на струсившего пройдоху, как лев на антилопу. Былой снисходительной вежливости не осталось и в помине, Пайе не спрашивал – он обвинял: гаррахи врали, вводили в заблуждение, подделывали следы, то есть препятствовали действиям колониальных властей. И еще стреляли. По легионерам.
Тут старейшина дернулся и подал голос. Еще бы, стрелять по кокатрисам – это может кончиться плохо, очень плохо и для деревни, и для собственной коричневой шкуры. Мэр затараторил с таким надрывом, что Дюфур не разбирал даже знакомых слов; Кайфах, хасут-переводчик, и тот едва справлялся с хлынувшим на него ливнем жалоб и оправданий.
Какие выстрелы? Помилуйте! Ничего подобного никто из жителей деревни и в мыслях не держал. Они мирные люди, живут под защитой Легиона, ни с кем ни воюют, ну какая тут стрельба? Из чего?! Это все разбойники! Они хитры, коварны, им покровительствуют злые духи…
– Стой, – вцепился в последние слова капитан. – Откуда известно, что хитры и коварны? Что, приходилось дело иметь? Почему в прошлый раз об этом ни слова не сказал? Ну-ка, давай рассказывай все!
Кайфах не успел перевести, а старейшина уже прижал руки к груди и понес что-то о шайке, которую никто из живых не видел, но все знают – она есть, ее главарь – изверг, он не знает жалости ни к кому, ля-ля, ля-ля, ля-ля…
Поль слушал и закипал: ах ты ж тварь лживая! Люди чуть себе шеи не посворачивали, когда пытались перехватить этих мифических «аргатов», а им то тряпочку, то плевки из жвачки подсовывали… Как ослу морковку на палке. А они еще, как дураки, радовались, что следы ведут не в эти чертовы джунгли.
