Византия. Удивительная жизнь средневековой империи - страница 27



), а не Богородицей. Но на Эфесском соборе епископы решили, что термин «Богородица» – Theotokos – является правильным, и осудили Нестория за то, что тот подчеркивал человеческую природу Христа.

Это решение не помешало дальнейшим обсуждениям относительно двух элементов сущности Христа – человеческого и Божественного. Его двойственная природа всегда оставалась предметом повышенного внимания. Патриарх Кирилл Александрийский (412–444) усложнил теологию этого союза в личности Христа, использовав термин «ипостась» – hypostasis. Позднее этот ипостасный союз, «Воплощенное Слово Божье», стали смешивать с определениями Христа, который есть ousia и physis. Так появилась отдельная группа христиан – позднее их назвали монофизитами, от греческих терминов «один» (monos) и «природа» (physis). Но на IV Вселенском соборе, созванном в Халкедоне императором Маркианом и его супругой Пульхерией в 451 г., чтобы урегулировать проблему, было торжественно объявлено, что в Иисусе Христе две природы – Божественная и человеческая, каждая из которых совершенная и особенная, а вместе они соединены в одной ипостаси – Слова. Это определение было поддержано папой Львом I в послании, которое часто называют «томос». Отказ монофизитов согласиться с решением собора навсегда сделал Халкедон символом разделения и привел к росту отдельных церквей, особенно в Сирии и Египте, где Коптская церковь до сих пор придерживается веры в «единство в одной природе».

Поскольку большая часть основной истории христианства имела место в восточной части империи и была записана на греческом языке, она оставалась доступной византийцам. А на Западе имелся неадекватный перевод греческих теологических определений, не отражавший тонкостей восточных споров о сущностной природе Христа. В дополнение к официальным заявлениям благодаря народному энтузиазму христиан были придуманы неофициальные истории и культы, часто сосредоточенные на особенных святых людях. Вера в сверхъестественное была распространена очень широко – чудеса являлись неотъемлемой чертой деяний Иисуса, и люди, нуждавшиеся в лечении, совершали паломничества к святыням христианских целителей. Кости св. Мины, к примеру, погибшего на римской арене, были известны своими чудодейственными качествами. Люди, совершавшие паломничества к его могиле, расположенной к западу от Александрии, часто уносили с собой небольшие сосуды с землей. Эти склянки украшали изображения святого, стоявшего между двумя верблюдами, с воздетыми ввысь руками. Такие сосуды циркулировали по всему христианскому миру вместе с рассказами об их целительских возможностях. Подобные места паломничества имелись не только на востоке, но тем не менее многие истории о ранних христианских святых были написаны сначала на греческом языке, а позднее переведены на латынь.

Самый известный пример такого рода литературы – «Житие Антония», написанное Афанасием Александрийским (328–373), который также являлся одним из самых ярых противников Ария. В некоторых случаях, когда императоры продвигали проарианскую теологию, Афанасия изгоняли, вынуждая искать убежище в пустыне. Там он и встретил Антония. Используя устные источники, переданные на разговорном египетском языке спутниками святого, которые последовали за ним в пустыню, чтобы узнать о его уединенной жизни аскета, Афанасий написал первую христианскую биографию на греческом языке. Это был рассказ об очень долгой жизни молодого человека, который отказался от семьи и состояния ради духовных практик, ночных бдений, молитв, размышлений о Боге – и все это в одиночестве в пустыне. «Житие Антония» стало образцом агиографии – описаний жизни святых. Агиография имела большое влияние не только в византийской литературе, но и в западной. Через несколько лет «Житие Антония» перевели на латынь, и этот труд прочел Августин, позднее ставший гиппонским епископом. Св. Августин стал автором очень необычного автобиографического труда – «Исповедь», а на формирование его личности вполне могло повлиять «Житие Антония». Оно уж точно кардинально изменило Августина: будучи мастером древней риторики, он преобразился в христианского епископа – аскета, который приобрел известность в качестве отца-основателя Западной церкви.