– Ненавижу эти ваши новые экономические отношения! – вдруг взвился Васька. – Царство уголовников! Всех бы вас к стенке поставить…
– И меня? – прищурилась Ёка.
– И тебя, – уверенно махнул рукой Васька.
– Да я ж тебе, сукину сыну, твою хату с родителями разменивала, – напомнила Ёка.
– И куда ж ты меня засунула? Куда Макар телят не гонял! Сколько ты себе на этом наварила?
– Я тебя туда силой переселяла? – ехидно спросила Ёка.
– Да я в таком состоянии был, я ж тогда разводился!
– Я, как ты помнишь, тоже!
– Я-то думал, ты мне по дружбе…
– Ты мне по дружбе всю свою зарплату не отдаешь, а моя зарплата – обмены. Дружба дружбой, а служба – службой, – резюмировала Ёка.
– Вот я бы тоже тебя по службе и поставил к стенке, если б у нас законы были нормальные!
Это уже было бог знает что. Лица у них стали пепельные, Дин засуетилась, бросилась к чемодану, достала оттуда пакет и подала Ваське, встав между ним и Ёкой:
– Вот вам, Василий, от брата… У меня все время был страх, что я забуду про подарок…
– Спасибо, конечно. – Он так взбесился, что даже не смутился подарку. – Ну, я это… Я никогда ничего не просил. У меня все есть, – достал из пакета машинально джинсовый костюм: – Спасибо… Шикарно, конечно. Но я люблю простые костюмы, отечественные. Может, еще кому… или продать…
– Делайте с ним что хотите. Я только почтовый голубь. Кстати, он вам очень пойдет, – сказала Дин.
– У нас такие продаются. Это ж дикие деньги. Мне Оля хотела купить…
– Оля – твоя новая жена? – уцепилась я за соломинку.
– Жена.
– Молоденькая? – спросила Ёка с миролюбивым любопытством.
– Двадцать восемь. Аспирантка моя. – Прижимая костюм левой рукой, он достал из кармана пиджака бумажник и распахнул его. В прозрачном окошечке улыбкой застенчивой отличницы сияла девушка с зачесанными назад волосами. Васька и фото в бумажнике, вот это да! С Пупсиком он выглядел слегка и без большого желания женатым…
– Хорошенькая, – сказали мы в один голос, столкнувшись лбами над бумажником.
– Теперь уж скоро не защитится, – довольно засопел он, – целый день вокруг сына скачет. Какие-то там памперсы, бутылки с нагревателями… Дочку растил и слов таких не знал.
«Много ты ее растил!» – чуть не ляпнули мы с Ёкой, переглянувшись. Пока Пупсик стирала пеленки, Васька пил и гулял.
– А ты, Ёка, одна все? – бестактнейше заехал он.
– Ты на тачке приехал? – уточнила Ёка.
– Ну?
– Тачка приличная?
– Девятка.
– Понятно, – сказала Ёка с плохо скрываемой жалостью, – там «мерседес» у подъезда, а в нем мужик, видел?
– Ну видел.
– Мой шофер, охранник и друг… Между прочим, бывший спортсмен, – сказала Ёка, подняла носовой платок и демонстративно засунула его в бюстгальтер.
– По молоденьким пошла? – ухмыльнулся Васька.
– А что я, хуже тебя, что ли? – удивилась Ёка. – Я на своем поколении уже обожглась. Вы же ничего не можете, только болтать и жаловаться. Вы все, московские мальчики, привыкли, что за вами до пенсии в туалете мамочка воду спускает и свет гасит.
– То-то вы, лимитные акулы, за нами всю юность шныряли!
– Тогда за вами Москва была, а теперь она за нами! – победно взмахнула рукой Ёка. – Предлагаю за это выпить.
– Они что, свихнулись? – спросила Дин, когда Васька и Ёка мирно ушли вместе.
– Я же тебя предупреждала, все свихнулись, особенности переходного периода, – зевая, напомнила я.
– После Америки все эти расстрелы, прописки – просто каменный век, – сказала Дин.
